Барбара Смит - Любовь-победительница

– Папа?

Герцог приподнял редкие седые ресницы. Его голубые глаза глубоко запали.

– Сын мой, я умираю, – сказал он без всякого вступления. – Пришло время тебе становиться Сент-Шелдоном.

Прерывисто дыша, отец, как всегда невозмутимо, начал говорить о различных работах по улучшению их владений, о финансовом положении, об обязанностях, которые налагает на него их высокое положение. Адам слушал словно в тумане. Он уже давно понял, что его отец был значительно старше отцов его одноклассников, что герцог был уже в летах, когда женился и зачал троих детей. И теперь он умирал. Вскоре его безжизненное тело будет предано холодной земле.

Адам не хотел с этим мириться. Он пытался сдержать слезы, столь неподобающие мужчине. Он вырос в благоговении перед герцогом, всю жизнь надеясь услышать хотя бы одно слово похвалы, но почти никогда не получая ее. Одна мысль о том, что ему придется носить герцогскую корону, привела его в панику, И только теперь он понял, что так и не успел завоевать любовь отца.

Почувствовав себя маленьким мальчиком, нуждающимся в поддержке взрослых, Адам упал на колени.

– Ты должен жить, папа! – Рыдание вырвалось из его груди, и он потянулся к руке отца. Она была холодна, так холодна, – Ты должен!

– Не хнычь, мальчик. Это вульгарно. – Тяжело задышав, герцог отдернул руку и осуждающе посмотрел на сына: – Встань. Покажи мне гордость Сент-Шелдонов.

Адам вскочил на ноги и замер по стойке «смирно». Щеки его пылали, словно он получил пощечину.

– Да, ваша светлость.

– Герцог рожден для того, чтобы повелевать. Никогда не забывай, что ты выше других…

И даже сейчас, спустя пятнадцать лет, Адам помнил то чувство полного одиночества и горя, которое охватило его после смерти отца. Он умер на следующий день, и Адам погрузился в водоворот новых обязанностей. Позади остались беззаботные, веселые дни детства, его юношеская жажда любви и ласки. Со временем он понял, что ему было оказано огромное доверие. Он возмужал, и его юношеское стремление к похвале исчезло.

– Мне кажется, ты вовсе не слушаешь меня, – сказала Софи, капризно надув губы.

– Прошу прощения, – машинально ответил Адам. – Какие же захватывающие сплетни я прослушал?

Она сморщила носик.

– Я лишь спросила, не знаешь ли ты, кто мог нанести нам визит в столь поздний час. Взгляни.

Адам выглянул в окно в тот момент, когда карета подкатила к парадному входу дома Брентвеллов. В отличие от остальных домов на Гросвенор-сквер это здание с портиком стояло в величавом одиночестве за железными воротами, не менее прекрасное, чем любой загородный дом. Как ни странно, в этот поздний час в доме ярко горели свечи.

Его взгляд устремился к карете, стоявшей у входа. Ему показалось, что он узнал герб на дверце. Врач? Неужели матушке снова плохо?

Адам мгновенно забыл о намерении проводить Софи и отправиться на поиски чувственных удовольствий. Выскочив из кареты, он бросился бежать, в два прыжка одолев ступени мраморной естницы.

Софи бежала за ним, шаркая туфлями, словно ребенок.

– Ты захлопнул дверь прямо у меня перед носом! – возмутилась она. – Я так и знала, что ты учтив лишь на публике.

Адам, не обращая на нее внимания, распахнул парадную дверь, и заспанный дворецкий бирюзовой с золотом ливрее вскочил со стула.

Адам крикнул:

– Где герцогиня?

– Наверху, ваша светлость. Позволю себе заметить, что здесь сегодня были ужасные события.

– Адам! – окликнула его мать. – Слава Богу, ты дома!

Она спускалась по парадной лестнице, цепляясь за перила, словно у нее подкашивались ноги. Ее платье было заляпано, седые волосы струились по спине. Неряшливый вид поразил Адама: мать всегда следила за своим внешним видом и была очень аккуратна.

– Мама! – воскликнула Софи. – Что случилось?

Адам устремился к матери и, заключив ее в объятия, почувствовал, как дрожь сотрясает ее хрупкое тело. Он ужаснулся, вдруг осознав, что ее платье забрызгано кровью.

– Кто-то поранился?

– Это все его любовница! – воскликнула она. – Разве я не говорила, что эта наглая девчонка погубит твоего брата? Разве не говорила?

Она была на грани истерики. Сдерживая собственный страх, Адам успокаивающе гладил ее по спине.

– Успокойся и расскажи мне, что случилось.

Герцогиня подняла голову и судорожно вздохнула. Слезы блестели на ее все еще красивом лице.

– Ах, Адам, эта ужасная женщина стреляла в моего Сирила!

Лондон

15 мая 1817 года

– Вы чего, с ума сошли? Зачем вы сюда вернулись?

Стоявший на пороге старый слуга уставился на Мэри, раскрыв от удивления рот. Его бульдожье лицо было испещрено сеточкой красных сосудов, голову украшали тугие седые кудри. Свет от лампы в его огромной, похожей на медвежью лапу руке отражался в медных пуговицах зеленой ливреи. Лохматый пес, прижавшийся к его ноге, помахивал коротким хвостом.

Слуга настороженно выглянул из дверей и торопливо окинул взглядом окутанную сумерками улицу, воздух которой был пропитан дождем и запахом сажи. Спустя мгновение он так стремительно втащил ее в дом, что она, споткнувшись о порог, едва не упала.

– Пошевеливайтесь, мисс Джозефин! Эти чертовы сыщики с Боу-стрит [1]разыскивают вас.

Парадная дверь с молотком в виде головы льва захлопнулась, и Мэри оказалась в элегантной прихожей. Лестница, уходившая вверх, казалась бесконечной.

Вода стекала с подола ее платья на мраморный пол, от промозглой сырости стучали зубы. Сбросив с головы капюшон промокшей накидки, она сказала:

– Я не Джозефин. Я ее сестра Мэри. Мы близнецы.

Старик ахнул.

– Чудно как-то! – Прищурившись, он осмотрел ее с ног до головы. – Я знал, что у нее есть сестра. Да вы же вылитая она! Кожа белее снега, волосы словно огонь. Но мисс Джозефин никогда не носила прическу, как у старой девы.

– Сэр, прошу вас, я приехала издалека. Где моя сестра? И кто такие сыщики с Боу-стрит?

– Мисс Джозефин непременно прежде напоила бы вас чаем, – проворчал слуга. – А потом я расскажу вам всю мерзкую историю от начала до конца.

Повернувшись, он захромал по коридору, подволакивая ногу. Собака осталась с Мэри, тычась ей в руку до тех пор, пока Мэри не почесала ей за ухом. «Мерзкая история»? Что это может значить?

Снедаемая недобрыми предчувствиями, Мэри растерянно стояла в прихожей, не зная, следует ли ей остаться здесь или идти за слугой. Она плохо представляла, как следует вести себя в таком роскошном доме. По сравнению с повозкой дом был настолько огромен, что просто дух захватывало. Картины в позолоченных рамах украшали стены. Шторы на окнах были задернуты, не пропуская в комнату серый уличный полумрак. Тени обволакивали мебель, словно чехлы от пыли. Мэри чувствовала себя потерявшейся в густом лесу девочкой и отчаянно желала получить ответ на мучивший ее вопрос.