Эдна О`Брайен - Девушка с зелеными глазами

– Ну нет же, не так! – старалась я объяснить ему. – Все дело в том, что ты мне ничего не рассказываешь, ты ведешь себя абсолютно независимо.

– Бог ты мой! – вздохнул он и надел свое кепи. – Ты хочешь получить на меня право собственности с подписью и печатью? За час в постели с тобой – вся моя жизнь?

Я так разнервничалась, что не могла смотреть на него.

– Просто для меня это стало ударом, – проговорила я наконец примирительным тоном. Я же поклялась, что буду вести себя правильно, а самое главное, мне надо было добиться, чтобы он взял меня с собой.

– Ты возьмешь меня с собой? – спросила я его, но он не ответил, поэтому я повторила свой вопрос, касаясь его руки.

Он снял шляпу и швырнул ее на стол, где она опрокинула открытый пузырек с чернилами. Чернила потекли на ковер, и я слышала, как Юджин выругался.

– Пожалуйста, возьми меня с собой, – снова попросила я, надеясь выбить у него обещание.

– Ради Бога! – простонал он, стараясь стереть чернила газетой. – Пожалуйста, уйди и перенеси свои сцены на другой раз.

Я быстро вышла и, поднявшись наверх, стала собирать свои вещи в его дорожную сумку.

Вещей у меня было не так уж много, но все равно сумка оказалась набитой до предела, и замок не застегивался, то вываливалась бретелька бюстгальтера, то мешали каблуки туфель, которые я тоже положила наверх. У меня не было ни гроша.

– Можно попросить у тебя фунт на дорогу? – спросила я, вернувшись в кабинет, где Юджин, стоя на коленях, пытался отчистить пятно с ковра.

– Фунт на дорогу? – переспросил он и уставился на раздувшуюся от вещей сумку и на пальто, надетое на мне.

– Я потом пришлю тебе сумку, – сказала я, зная, что он обязательно обратит на нее внимание, – очень удобная штука для того, кто хочет уйти насовсем.

Я едва сдерживалась, чтобы не упасть в обморок. Он протянул мне пять фунтов.

– Одного было бы достаточно, – сказала я, растроганная этой его внезапной щедростью.

– Тебе придется платить и тогда, когда ты соберешься вернуться сюда, так ведь? – спросил он с улыбкой и, посмотрев на торчащие из расстегнутой сумки детали моего нижнего белья, добавил: – Знаешь, тебя ведь могут неправильно понять.

– Прости, – сказала я, когда он подошел и поцеловал меня на прощание.

У нас все всегда так поворачивалось, что он оказывался неизменно прав, а мне приходилось извиняться. Независимо от того, кто на самом деле был виноват.

– Я подвезу тебя к остановке, – сказал он.

Он целовал меня, я плакала, и оба мы понимали, что никуда я не уеду. Сумка стояла на полу, а мы сидели на кровати, и он говорил мне о том, что мне пора повзрослеть и научиться держать себя в руках. Дисциплину и самообладание он особенно ценил в людях. И еще бережливость. На мой взгляд, именно этих-то трех качеств мне и недоставало.

– Давай выпьем по чашечке чайку. Кстати, я тебе говорил, какой у меня любимый лозунг? – спросил он, оставив тему терпения.

Я покачала головой.

– Когда дозреешь, чтобы убить свою четвертую жену и замуровать труп под полом в кухне, остановись и выпей чайку.

Я подумала, говорил ли он все это Лоре, после того как прочитывал лекцию о чувстве собственного достоинства и об управлении своим сознанием. Часто случалось, что она заползала в мои мысли, точно разделяя меня с тем, что он говорил.

Мы приготовили чай и съели очень вкусного печенья, а когда пошли прогуляться, то начался первый в году настоящий снегопад. Настроение у меня было приподнятое, и я была почти счастлива и хотела измениться, стать такой, как он хочет, не агрессивной, сильной и широко мыслящей.

Этой ночью, когда он брал меня, погружаясь в мое тело, я думала и говорила сама с собой, что наши тела всегда рады простить друг друга, тогда как наши души только притворяются, что прощают. Но любовь теперь наше убежище и приятные воспоминания в минуты черной печали. Как бы я не любила его, я не могла не отдавать себе отчета в том, что мы из разных миров. Его мир был правильным и четко организованным, он знал массу всяких вещей, скажем, просто все обо всем. И я, легко поддающаяся влиянию, пугающаяся каждого ветерка, легкомысленная, с сумасшедшинкой в родном глазу (как он говорил), выросшая в (тоже его слова) «пещерном веке невежества и религиозной дикости».

В кротости и мягкости своей Иисус укажет мне путь.

Недели четыре или даже пять все было хорошо. Юджин написал Лоре насчет развода, а я отправила письмо тетке и написала, чтобы подбодрить ее и отца, что скоро выйду замуж.

Почки, точно символ надежды на лучшее, набухли на темно-коричневых и черных ветвях – зеленые, и черные, и серебристо-белые, готовые вот-вот взорваться. Родилось много ягнят, а двое из них, чья мать издохла, были принесены в дом и обласканы Анной. Они создавали массу неудобств.

Одним прекрасным утром явилась Бэйба. (Она обычно являлась по воскресеньям). Я как раз собирала нарциссы вдоль дороги, а Юджин ушел в горы. Цветов было полным-полно, и я набрала целую охапку. Корешки их были влажными, и несильный, немного неприятный запах, столь свойственный желто-голубым нарциссам, распространялся от них. Я услышала шум двигателя и, посмотрев сквозь деревья, увидела, что это какая-то чужая машина, и хотела было спрятаться в доме. Я думала, что опять приехал отец, но, к счастью, это оказалась Бэйба.

– Бэйба, Бэйба, – окликнула я ее.

На ней были белый плащ и красный берет.

– Просто прекрасно, – прошептала я, целуя ее, хотя я была немного огорчена, что она снова застала меня ненакрашенной.

Глаза у нее были широко распахнуты, и в них читалось нетерпение, как бывало всегда, когда ей не терпелось что-то рассказать. В прихожей заблеяли оба ягненка-приемыша, притворяясь, что боятся ее.

– Бе-е-е, бе-е-е-е, – передразнила она ягнят, – тут настоящий зверинец, черт бы меня взял! – потом она прошептала. – Есть разговор, где твой Чехов?

– Нет его сейчас, – сказала я, когда мы вошли в кабинет и закрыли за собой дверь, потому что у Анны была привычка вмешиваться во все разговоры с гостями. Я налила портвейна в высокие стаканы, они были пыльными, но мне не хотелось идти и промывать их, я видела, что Бэйба очень волнуется и ей надо выпить.

– Тебе не холодно? – спросила я ее. Угли еще не остыли, и даже стены были на ощупь теплыми.

– Смотри не упади, – сказала она, чокаясь со мной, – новости у меня препротивные.

Сердце мое содрогнулось от страха, потому что я ожидала какой-нибудь новой каверзы со стороны отца.

– Я в дерьме, – сказала она коротко.

– В каком смысле? – спросила я безнадежно.

– Все в том же, Боже мой, неужели не понятно?

– О. нет, – выдохнула я, отодвигаясь от нее, словно она сказала мне что-то обидное, – как это случилось?