Хелен Холстед - Гордость и предубеждение-2

— Я простой человек, мисс Дарси. Кое-кто даже утверждает, что я не соответствую своему положению в обществе. Если вы разделите со мной свалившееся на меня бремя, я не попрошу многого. Вы всему легко сумеете научиться.

Джорджиана молча смотрела на него, вспоминая, как во сне утыкалась в его плечо. Все ее чувства говорили ей, что в объятиях этого человека вся ее боль утихнет. Но почему ее душа рвалась к Джозефу, когда она любила того, недосягаемого?! Любила или не любила?

— Я чувствую, что я слишком поспешно заговорил с вами, — отступил лорд Брэдфорд. — Не говорите мне сразу «нет», дорогая мисс Дарси. Предоставьте мне возможность убедить вас, что я сумею сделать вас счастливой.

Джорджиана кивнула.

— Когда я смогу заговорить об этом снова? Скажите же мне. В конце вашего пребывания здесь? Или позже?

— Не знаю. Я в полном замешательстве.

— Вы не гоните меня прочь от себя?

— Нет, что вы!

— Тогда я могу надеяться?

— Я не заслуживаю вашей доброты, — смущенно прошептала девушка.

— Вы заслуживаете даже больше, чем я могу вам предложить, и через шесть недель я снова предложу вам все, что способен дать.

Она вспыхнула и отвернулась, чуть приоткрыв рот. Он смотрел на эти губы — они прошептали так мало слов, но как он дорожил ими. Джозеф изнемогал от желания поцеловать их. Джорджиана посмотрела на него — и уже не могла отвести от него глаз.

Джозеф почувствовал свой шанс, и ему страстно захотелось заново повторить свое предложение, но он задумался, достойно ли это, ведь он уже заполучил обещание быть выслушанным еще раз.

Воспользовавшись его замешательством, Джорджиана безмолвно ускользнула и вернулась в дом.

Она прошла в свою комнату. Что-то в Брэдфорде произвело на нее столь глубокое впечатление, что дало сильный толчок к пониманию той любви, которая клокотала в ее душе, и почувствовала в себе мужество, которого эта любовь требовала от нее.

Джорджиана села за стол и потянулась за пером. Потом торопливо набросала записку и позвонила в звонок. Она наблюдала, как ее собственная рука протягивает записку лакею. Потом села и стала ждать, пока часы отсчитают пятнадцать томительно медленных минут.

Она пошла навстречу своему врагу, который уже ждал ее. Она густо покраснела и выпалила заготовленную фразу:

— Мистер Гловер, я прошу вас воздерживаться от всякого проявления интереса к моей сестре. Вы не представляете, какое горе причиняете ей.

Левая сторона его лица задергалась. Он ничего не отвечал.

Она дрожала под неотрывным взглядом его печальных темных глаз. У нее перехватило горло и стало сухо во рту. Она закусила губы, чтобы остановить их дрожь.

— Я говорю вам, сэр, вы обязаны поступить так, как я вам сказала.

Он все так же молча и неотступно следил за ней взглядом. Молчание, которое раньше заставило бы ее сильно испугаться, теперь вызвало волну эмоций, буквально захлестнувшую ее.

— И вы ничего мне не скажете? — вспыхнула она. Звук собственного голоса поразил Джорджиану: он прозвучал на октаву ниже обычного.

— Умоляю вас, подождите меня здесь. — Мистер Гловер исчез.

Что он за человек? Джорджиана никогда раньше не встречалась с такими людьми. Она велела ему, мужчине, известному и признанному автору, да еще и любимцу маркизы, повиноваться ей. О чем она думала?

Накануне, при всех своих переживаниях и страхах, она не могла заглушить в себе тайный голос, который шептал ей, что творение Гловера было зародышем чего-то великого. Тысячи смертей, включая гибель их собственного семейного счастья, уже не могли остановить его рождения. Какое право имела она, Джорджиана, останавливать этот процесс появления на свет гения?

Гловер вернулся к ней очень быстро. В руках он держал рукопись — страницы, перевязанные лентой.

— Возьмите, — сказал он.

Джорджиана безмолвно посмотрела на него. У нее не осталось сил протянуть руку.

Он сам швырнул рукопись в огонь. Она задохнулась от неожиданности и попыталась вытащить страницы из огня. Казалось, они стояли там целую вечность, наблюдая, как огонь облизывает края бумаги. Наконец, с оглушительным губительным свистом пламя навеки поглотило рукопись.

Гловер поклонился, резко и одновременно учтиво. Он повернулся, чтобы уйти.

— Мистер Гловер! — Он обернулся.

— Я могу только догадываться, на какую жертву вы решились. Надеюсь, вы не сочли меня бессовестной и дерзкой.

— Вы отважная.

Его лицо отражало все его чувства. Она не знала, что бывают такие люди.

— Я самая большая трусиха на свете.

— В ничтожных случаях, в житейских пустяках, возможно. Но вы отважны в главном.

— Мой брат и его жена — это все, что у меня есть в этом мире. Я должна бороться за них.

— Меня постоянно изумляют женщины.

— Вы столько радости приносите людям.

— Они смеются, пока идет пьеса. Они даже не видят, что смеются над собой. Я был честолюбив, но теперь это не имеет значения. Уиттэйкер прав. Страстное желание сыграть Гамлета — трагический удел каждого клоуна.

Джорджиана остановила его своим возгласом уже в дверном проеме.

— Нет! И еще раз нет! — крикнула она. — Не смейте слушать пошлые пересуды света. Слушайте только собственную душу и вашу совесть — и тогда поступите правильно. И тогда, по воле Господа, вы достигнете успеха.

— Я думал, вы совсем еще ребенок, — только вымолвил он и покинул комнату.

К вечеру погода совсем разгулялась. Через высокие окна Элизабет разглядывала полоски света на лужайке. Она вздохнула.

— Мы вас уже утомили, — произнес голос прямо у нее за спиной. Элизабет вздрогнула. Это был Уиттэйкер. Он прислонился к оконной раме и пытливо рассматривал ее профиль. — У меня недавно были некоторые дела с сэром Грэмом Истоном, и у меня возник вопрос: что вы о нем знаете? Слухи о нем ходят самые разные.

— У меня об этом человеке сложилось только общее представление. Поговорив с мистером Дарси о нем, вы узнаете больше, — ответила она.

— Поговорить с вашим мужем? Да он скорее с жабой заговорит, нежели со мной.

Элизабет невольно рассмеялась (звуки собственного смеха наполнили ее болью) и посмотрела туда, где сидел Дарси, якобы слушая сэра Бомонта, а в действительности наблюдая за женой.

Они встретились глазами, его неотступный взгляд был непроницаем. Смех растаял, и она по привычке с лукавым кокетством улыбнулась Фицуильяму. Он отвернулся.

Она опять стала смотреть в окно.

— На мой взгляд, вы недооцениваете себя, мистер Уиттэйкер. Насколько я знаю, мистер Дарси никогда не разговаривает с жабами.

Он громко расхохотался:

— Надо думать! У вас был бы повод жаловаться, если бы он разговаривал с ними.

— Вовсе нет. Беседы с земноводными, как ни странно, не числятся в весьма коротком списке преступлений, по поводу которых женщине дано право жаловаться на своего супруга.