Линда Мэдл - Шепот фиалок

Николас и Дэвис прислушивались к беседе дам.

– Охотничья Крепость оправдывает свое название, – заметил Николас. – Граф Синдби при желании мог бы отразить натиск целой армии. Неудивительно, что в прошлом один шотландский клан справился с армией короля.

– Теперь я понимаю, откуда такое пристрастие Синдби к охоте, – добавил Дэвис, глядя на великолепный охотничий трофей – голову матерого оленя, украшавшую противоположную стену над самым камином. – Вдоль реки сплошные леса, где наверняка полно оленей, а в болотах несметное количество дичи.

Дориан перевела взгляд на Николаса. Интересно, у него уже есть предположение, где может граф хранить свою музыкальную коллекцию?

Николас, словно прочитав мысли Дориан, шепнул ей на ухо:

– Скорее всего рукописи хранятся там же, где и посмертные маски.

– Очень смешно. – Дориан отвернулась. Николас обожал ее поддразнивать, а она, хоть и делала вид, что дуется, сама втайне радовалась его дружеским шуткам и даже скучала без них.

Николас шагнул вперед, мимолетно прикоснулся к руке Дориан и пожал ее пальцы почти неуловимым, но полным искреннего тепла движением, а в следующий миг уже беседовал с Гэвином.

Ей не удалось поймать его взгляд. Это прикосновение, такое краткое, превратилось в воспоминание, и Дориан сама не могла понять – не почудилась ли ей искренняя теплота этого жеста. Может, воображение сыграло с ней шутку? Воображение… и тоска по чему-то большему, нежели почтительность, которую проявлял Николас к своей невесте, или страсть, которую могла вызвать в нем любая хорошенькая женщина.

К счастью, органной какофонии настал конец, и граф Синдби повел гостей по широкой лестнице наверх – демонстрировать остальные чудеса своего замка.

Хотя при встрече граф заверил Дориан и Дэвиса, что все гости им знакомы, Дориан увидела и несколько новых для нее лиц, как, например, почтенных лет дам, леди Эллерсби и леди Корсли, гостивших в Охотничьей Крепости с сыновьями. Их певучий акцент подсказал Дориан, что они родом из здешних мест. Что-то в этой компании было странное, но что конкретно, Дориан никак не могла уловить.

Догадка Николаса вскоре подтвердилась – музыкальная коллекция графа Синдби хранилась вместе с посмертными масками в бывшей темнице, специально переоборудованной для выставки экспонатов.

– Правда ведь, подземная тюрьма – самое подходящее место для коллекции таких масок? – Граф Синдби обнажил в ухмылке лошадиные зубы, явно наслаждаясь впечатлением, которое его зловещая выставка произвела на гостей.

– Для настоящей темницы здесь что-то многовато окон, – неожиданно резко бросила Дориан. Охотничья Крепость уже начинала действовать ей на нервы.

– Но все они выходят на запад, чтобы сюда проникали только угасающие лучи солнца, – объяснил граф. – Это, собственно, верхняя темница… на мой взгляд, довольно сносное место. А нижняя больше похожа на пещеру. Там уж слишком темно и сыро, вот и пришлось довольствоваться этой.

Хозяин замка взял Дориан за руку и вместе с ней отошел от остальных гостей, собравшихся вокруг маски какого-то шотландского разбойника.

– Со слов сэра Гэвина я понял, что вас с графом Сикумом интересует музыка Франца Шамьера.

– Верно, милорд.

Дориан искоса взглянула на Гэвина. Интересно, как много рассказал ему Николас? Известно ли Треффорду о том, что помолвка – всего лишь удобный способ вести поиски вместе, не привлекая к себе удивленных взглядов? И главное… Но об этом Дориан даже думать не хотелось. Николас не мог рассказать даже близкому другу о тех минутах, что они провели в объятиях друг друга.

Граф кивнул.

– В таком случае мне найдется что вам показать. Но не сейчас. Через денек-другой, когда остальные найдут себе занятия по душе, будут развлекаться… Вот тогда мы с вами и ускользнем сюда, чтобы спокойно созерцать сокровища моей коллекции.

О беседе с графом Синдби Дориан смогла сообщить Николасу лишь поздно вечером, когда он сопроводил ее наверх, в отведенную ей спальню. Некоторые из гостей отправились отдыхать, но большинство мужчин еще беседовали за рюмкой вина или играли в карты в большой гостиной на первом этаже.

Николас нахмурился, остановившись перед дверью спальни Дориан.

– И что же собирается нам показать граф Синдби, а, Дориан?

– Даже не знаю… Он выражался как-то туманно. – Дориан пыталась припомнить все, что ей было известно о смерти Франца Шамьера в тюрьме. – Франца убили потому, что он услышал что-то такое, чего слышать ему не следовало. Нам об этом сообщили, только мы не понимали – что же такое опасное он мог услышать. Теперь ясно, что Франц каким-то образом узнал имя предателя.

Николас открыл дверь и следом за Дориан проскользнул внутрь.

– Наши корабли ожидали франко-испанский флот за мысом Трафальгар. В это время и были схвачены матрос и корабельный плотник с моего «Неустрашимого», пытавшиеся передать противнику разработанный Нельсоном план сражения. Обнаруженная при них информация была слишком подробной, чтобы они могли добыть ее самостоятельно; стало ясно, что матрос и плотник – лишь промежуточное звено, а настоящий предатель занимает куда более высокое положение. Это мог быть лишь человек из окружения адмирала Нельсона. Ни один из задержанных не назвал имя предателя. У корабельного плотника нашлись кое-какие связи, что и спасло его от реи; матроса же повесили. А потом неизвестно откуда поползли слухи о том, что изменником был я.

– Это было выгодно настоящему предателю.

– Видимо, так. Но, с другой стороны, такой вывод был вполне логичен. Ведь оба задержанных служили на моем корабле, так что подозрение, естественно, пало на меня.

Дориан кивнула.

– Ладно. Идем дальше. Предположим, плотник оказался в тюрьме вместе с Францем… мог ли он по глупости признаться в своей измене и назвать имя того, кто передал информацию?

– Маловероятно, – сказал Николас. – За связь с французами ему досталось бы от соплеменников. А вот с иностранцем он, пожалуй, мог бы поделиться. Логично?

– Логично. Однако для Франца Шамьера родина была превыше всего, и предатель, пусть даже и не его страны, наверняка не вызвал бы в нем симпатии.

Николас подхватил ее мысль:

– И потому Франц записывает имя информатора на обратной стороне единственного оставшегося у него листочка с партитурой «Шепота фиалок»… Причем записывает по-гречески – на тот случай, если листок попадет не в те руки.

– После чего разрывает листочек на три части. Мы с тетей Шарлоттой получили только одну из них.

– Вторая до вас не дошла – та, которую я купил на аукционе. Ну а третью часть, по-видимому, перехватил мерзавец, к тому времени узнавший, что Францу стало известно его имя. Итак – есть ли у нас шанс найти эту третью часть?