Кэтлин Норрис - Чайка

О, какие бы ошибки она ни сделала, за какие бы безумства ни должна была держать ответ, – здесь она обретет мужество. Здесь она – дома.

Луис и Тони успели развести в доме огонь, заметны были даже неудачные попытки подмести ее комнату. Когда ковры были постланы, Лола прогнала обоих мужчин, и четыре женщины занялись приведением комнаты в жилой вид.

Старая Лола объявила, что она будет спать рядом, в комнате бедной сеньоры. Лолита намеревалась встать завтра в восемь, чтобы приготовить завтрак сеньорите.

Протесты Жуаниты ни к чему не привели. Они хотели, чтобы бедной сиротке было хорошо в старом гнезде. И они видели, как она плачет от радости.

Она достала со старых полок любимые книги, постояла у окна, глядя на сад в бледном лунном свете. И такой глубокий мир и благодарность сошли в ее душу, что она, как когда-то ребенком, готова была поверить: придет утро, и исчезнут все печали прошедшего вечера. Она давно не спала так крепко, без снов, как в эту ночь.

Следующие дни она была занята уборкой и чисткой. Нашла в шкафу свой старый синий передник, вооружилась щеткой.

Лола и Лолита были в восторге. Обленившиеся было за этот год, они охотно снова подтянулись и помогали ей.

Жуанита чистила, мела, проветривала, блаженно уставала, пила чистую, как кристалл, холодную воду из колодца, по-детски вонзала зубы в холодные сочные яблоки, запас которых всегда имелся в кладовой, и одним глазом все поглядывала на дорогу в Солито.

Когда автомобиль Билли появится на этой дороге, она выбежит встречать его за ворота, в поле и она обовьет руками его шею, поцелует так, как ему всегда хотелось и как она никогда еще не целовала его, попросит простить ее. Всю ее тревогу и тоску здесь, в мирном уголке, как рукой сняло.

В своем старом ситцевом платьице она бродила по берегу и смотрела на волны, вливавшиеся в маленькие озера между скал и несшие с собой целый калейдоскоп шелковистых водорослей, багряных мхов, морских анемон и звезд, пурпуровых ежей, розовых и бронзовых маленьких крабов – чудесную, изменчивую гамму цветов и оттенков, от мертвенной белизны раковинок до матовой черноты слизняков.

Так прошел первый день, второй – Билли не приехал.

Он должен был знать, где она спряталась. Она ведь постоянно говорила ему о ранчо.

Что если она непоправимо оскорбила молодого супруга этим безрассудным себялюбивым поступком – своим бегством? Если Билли никогда не простит?

Жуанита испытывала горький стыд. Что она наделала!

Из газет всем уже было известно о их браке, и как жестоко должна быть уязвлена гордость человека, униженного перед друзьями, превращенного во всеобщее посмешище женщиной, к которой он всегда был так безгранично добр.

А она сидит себе тут и уверена, что сумеет загладить свою вину. Она заявляла, что не может того, не хочет этого, что ей надо подумать на досуге… словно брак двух людей – пустяки!

Такие мысли проходили в голове Жуаниты, когда она часами неподвижно сидела на нагретой солнцем скале.

Чтобы прогнать их, она снова хваталась за работу. Под руками трех женщин и при помощи двух мужчин, которыми они командовали, гасиэнда быстро преобразилась. Все здесь снова было уютно и красиво, как когда-то.

Но и работая, Жуанита думала о Билли. Она, если понадобится, посвятит всю остальную жизнь тому, чтобы доказать Билли, как она ценит его, как сожалеет о своей жестокости и глупости.

На третий день она написала ему в Сан-Матео. Не приедет ли он в Солито и не даст ли ей возможность сказать ему, как горько она сожалеет о своем поступке? Она всегда останется его Нитой.

Отослав с Тони это письмо на почту, она испытала большое облегчение. Она рассказала всю историю трем Долорес и предупредила, что сеньор может приехать в любую минуту. Жуанита радостно и спокойно ожидала его. Он получит письмо завтра утром, а днем будет здесь. Завтра днем!..

Все утро она пела, и Лолита, подавая завтрак, решилась ласково пошутить.

– Так моей матери придется, пожалуй, снова спать сегодня ночью в своей хижине, сеньорита?..

Жуанита, пунцовая от стыда, храбро улыбнулась.

– Отчего ты все зовешь меня «сеньоритой», Лолита? Мексиканка хитро взглянула на нее. «Если будет на то божья воля, я назову вас завтра „сеньорой"», – набожно шепнула она. Жуанита смеялась, но ей совсем не хотелось смеяться.

От этих слов в ней ожило вдруг то необъяснимое, что она называла своим капризом, болезнью.

Нет, она не может быть женой Билли Чэттертона. Она изо всех сил боролась с собой, но тщетно. Теперь ее уже душил страх при мысли о близком приезде Билли, его поцелуях, и о том, что должно было случиться ночью.

– Но это, – сказала вслух Жуанита, шагая по берегу, – это просто сумасшествие! Мне надо в больницу! Почему другие женщины выходят замуж, переживают первые трудные недели с достоинством, а я…

Наступили сумерки. Билли все не было. Мексиканки боязливо поглядывали на Жуаниту, но никто не проронил ни слова.

На следующий день пришло письмо, адресованное миссис Вильям Чэттертон. Письмо это в траурной рамке было от Джейн Чэттертон.

«Милая Жуанита, вы, вероятно, прочли в газетах о скоропостижной смерти мистера Чэттертона два дня тому назад. Билли был при отце до последней минуты. Мой мальчик – теперь единственное утешение, какое мне осталось. Он завтра отплывает на Восток, а через несколько месяцев, в мае, вероятно, мы с ним встретимся в Париже. Он просит меня передать вам, что от всего сердца прощает вас, что он все понимает, и что через год в это время вы не встретите никаких препятствий в получении развода на основании оставления вас супругом.

Я, в свою очередь, хотела бы чем-нибудь помочь вам. Банк в Солито будет регулярно выплачивать вам известную сумму. Прошу вас не отказать принять ее от старой приятельницы дорогой Марии Эспинозы и верить в мое искреннее к вам расположение. Я надеюсь (и я уверена, что это и ваше желание), что мой дорогой мальчик найдет утешение в будущем, если это невозможно сейчас» .

И подпись: «Ваш искренний друг Джейн Чэттертон».

Жуанита, прочтя это письмо, долго оставалась без движения. Вся кровь словно отхлынула от сердца. Слишком ужасно было поверить в это.

Брошена – и разведена. И винить в этом она может только собственную глупость и своеволие.

– Боже, Боже, – сказала она громко. – Что я наделала?

Билли, один, с болью в сердце и исковерканной жизнью, где-то в океане. Она – жена, которая не была женой, смешная фигура даже в глазах ее старых слуг, одна на ранчо. И будущее их обоих запятнано навеки.

Она смяла и сунула в карман письмо и пошла по направлению к Солито. Бежала, словно за нею гнались привидения. Временами она на ходу вынимала из кармана письмо, перечитывала с пылающими щеками и острой болью в сердце.