Клаудиа Дэйн - Дочь куртизанки

Эшдон продолжал молчать. Суровой реальностью было то, что, как бы все ни началось, закончилось это свадьбой. Они теперь скованы одной цепью, и расковать их нет никакой возможности.

Жизнь никогда не казалась ей такой долгой и, она бы отважилась сказать, такой печальной.

– Ты знаешь, Эшдон? Скажи мне? Я такая, какою ты меня нашел, невыносимо невинная. Ты должен был оскорбить ее каким-то образом? – Он молча смотрел на нее. Это становилось совершенно невыносимо. – Как можно оскорбить женщину? – спросила она. За дверью желтой гостиной послышался мужской смех и женские голоса. Лорд Кэлборн, казалось, развлекался. – Особенно, когда эта женщина красива. Ты считаешь мою маму красивой, Эшдон? Конечно, ты думаешь именно так. Все мужчины считают маму неотразимой.

– Каро, это ты неотразима.

– Да, – равнодушно согласилась она. – Естественно. Но тебе она кажется красивой, не так ли? Очаровательной? Забавной? Соблазнительной?

– Нет. Я так не думаю, – произнес он мрачно.

– Не будь скучным. Конечно же, ты именно так думаешь.

Она вдруг устала от разговора. Разве имеет значение, чего ждал Уэстлин от Софии? Теперь Каро замужем за Эшдоном, а мама не соблазнилась Эшдоном ради разнообразия, как бы Уэстлин ни старался.

Неожиданно девушка оказалась в объятиях Эшдона и растеряла все свои мысли. Он впился ей в губы, и не было возможности попросить его не делать этого. Она бы, конечно, обязательно настояла на этом. Поцелуй его был пламенный, гневный и обезоруживающий, как будто он собирался лишить ее речи навсегда, словно вознамерился изгнать из ее ума и сердца все мысли, все возражения и догадки, словно хотел завладеть ею всецело.

К этому она, конечно, была совершенно готова. Они ведь женаты, не так ли? Они женаты, и сделать тут ничего уже нельзя.

Когда руки Эшдона скользнули по ее спине и добрались до груди, соски набухли от возбуждения, и она застонала. Когда его страсть слилась с ее страстью, она подумала, что, возможно, кое-что в этой ситуации сделать все-таки можно. Они могли, они должны были закрепить свой брак.

И немедленно.

Как показалось, у Эшдона были те же намерения.

Он оторвался от нее, чтобы посмотреть ей в глаза, едва касаясь ее губ своими губами.

– Ты сказала, что хочешь меня, – прошептал он. – Не хочу спрашивать, хочешь ли ты теперь. Но знаю, что я хочу тебя. И я тебя возьму.

Она не знала, предлагал ли он ей возможность отказаться, повернуть ситуацию в другую сторону, потому что, не успев сама понять, что делает, обвила руками его шею, пальцами зарылась в его волосы, губами потянулась к его губам. Он подчинился ей очень охотно.

Это была ее последняя трезвая мысль на ближайшее время.

Эшдон прислонился спиной к двери, ведущей в желтую гостиную, прижав ее к себе, руками заслонив ее от мира. Он целовал ее жадно, глубоко, словно ища то, что только что нашел, то, что потерял, – что-то драгоценное, редкое. Она отвечала ему с той же жадностью, страстно пытаясь утолить свой голод его губами.

Это было неистово, Это было прекрасно.

Он поднял ее юбки, зажав их в кулаке, провел пальцами от колена до трепетного бедра. Она задрожала, запылала.

Он не обратил на это внимания и не остановился.

Как прекрасно это было!

Смутно она слышала голоса за дверью: низкий голос Кэлборна, высокий голос Софии и тихий, добрый голосок Анни. Она испугалась. Они были за дверью. В любой момент через другие двери столовой в комнату мог войти лакей. Две двери! Какой скандал, как небезопасно, неразумно обниматься с Эшдоном у двери. Любой может помешать им.

Но никто не смел им мешать. Никогда больше.

Он обхватил ее за бедро, целуя шею, нежно покусывая, спустился к груди, к соскам, укусил ее через тонкий муслин, и она со стоном вздрогнула.

– Ш-ш-ш, – выдохнул он, подняв голову, чтобы поцеловать ямочку в основании ее шеи, языком обводя шею до самого подбородка.

Подняв, он повернул ее так, чтобы она прислонилась спиной к резной двери, а сам прижался к ней. Одной рукой он обхватил ее за талию, а другая устремилась в набухшую, разгоряченную, пульсирующую нежность, и коснулся ее единственным легким, как перышко, движением. Она ударила пятками в дверь и застонала.

– Ш-ш-ш, – прошептал он, нежно коснувшись пальцами заветного цветка, уже набухшего и влажного.

Как ему это понравилось! Она это поняла.

Узкую юбку и сорочку он поднял до самых бедер и приподнял ее так, что голова ее была над ним. Она обхватила его руками и стала ласкать его плечи и спину, привыкая к его контурам, впитывая его чистый запах, широко раскрылась перед ним, оказавшись совершенно беспомощной.

Он обхватил ее бедра, лаская их, и вошел в нее.

Удар, острое жжение и дальше только Эш! Она застонала и прикусила губу. Он отпустил ее и снова ворвался в ее недра, сильно и настойчиво. Она обхватила его талию ногами, шею – руками и полностью отдалась ему.

Он не разочаровал ее, снова и снова атакуя ее, шепча ее имя, целуя губы, шею и плечи. Он сорвал кружевную косыночку, украшавшую платье, чтобы насладиться вкусом ее кожи, застонал и снова мощно вонзился в нее, буквально пригвоздив ее к двери, такую хрупкую, покорную, близкую к вершине блаженства, жадно прильнувшую к нему, пылающую от каждого его прикосновения и поцелуя.

Он просунул руку между ними, коснувшись чувственного бутона, и, когда наслаждение унесло ее, когда на лице ее расцвела сладкая истома и раздался восторженный крик, стон Эшдона вернул ее в реальность.

Задыхаясь, она прижалась головой к двери, испуганно и устало опустив ноги с его талии. Он приподнял ее, поставил на ноги, отпустив юбки, чтобы они вернулись на свое прежнее место. Если бы не потерянная косынка и тяжелое дыхание, она выглядела бы совершенно так же, как несколько минут назад.

Разве что она совсем не могла стоять и беспомощно и неуклюже свалилась к ногам Эшдона. А этот неотесанный чурбан только улыбнулся ей.

– Я польщен, – сказал он и протянул к ней руку.

– Не стоит. – Она приняла его руку, чтобы подняться на ноги. – Совсем ничего не ела на завтрак, вот и все. Если собираешься прижимать меня к дверям, когда тебе захочется, особенно посреди застолья, ты должен быть готов к нежелательным последствиям.

– Как, например, твое падение к моим ногам? – произнес он. – Мне очень нравятся такие последствия, Каро.

– Еще бы, – огрызнулась она, поправляя прическу. Похоже, она сильно растрепалась.

– Я очень тебя обидел? – тихо проговорил он с совершенно невинным видом. – Прошу прощения. Постараюсь не прижимать тебя к каждой двери в каждом доме, где мы будем жить. Но не хочу давать поспешных обещаний. Перед тобой, моя дорогая жена, устоять невозможно.

Вдруг ей стало безразлично, в каком состоянии ее прическа.