Эллен Марш - Пожнешь бурю

Но постепенно злость стала уступать место отчаянию. Перед его мысленным взором встало прелестное личико Мереуин с широко распахнутыми, полными горя глазами. Хотя Иен вновь и вновь твердил себе, что она предала его, бросившись в объятия другого, прежняя ярость не возвращалась.

Перед отъездом из Равенслея маркиз был полон решимости найти утешение в объятиях Элизабет, но теперь эта мысль вызывала лишь отвращение, и он вынужден был признать, что ему нужна только одна женщина, которая любила его всем сердцем, ничего не требуя взамен. Но Мереуин оказалась обманщицей, напомнил себе Иен, изо всех сил сжимая поводья, Мереуин отдалась другому, позволила другим рукам прикасаться к своему телу, целовать мягкие манящие губы.

Неужели она смотрела на Уильяма Роулингса такими же любящими глазами? Неужели улыбалась ему так же призывно, заставляя слабеть от желания и жажды обладать ею? Губы Иена скривились, как от боли, и он безжалостно хлестнул коня плетью. Какой он дурак, что уехал, ведь получается, он подарил свою жену Роулингсу! Маркиз вдруг понял, что должен вернуться и убить этого типа, вырвать его сердце. Следует поступить именно так, а не бежать, поджав хвост, словно побитая дворняжка, и искать утешения у женщины, которую он больше не любит… нет, которую никогда не любил. Иен теперь ясно видел, как чудовищно ошибался, принимая за любовь обыкновенную похоть.

Зная, что конь не выдержит обратного пути в Равенслей, лорд Монтегю решительно свернул к центру Лондона, к своему дому. Он сменит лошадь и, если повезет, вернется в Суррей на рассвете, а там с Божьей помощью скоро руки его обагрит кровь врага.

Лондонские улицы были тихими и пустынными. Даже в тавернах погасли огни, лишь на ступеньках домов мирно похрапывали пьяницы, да собаки рычали и дрались над объедками в сточных канавах.

Тишина и одиночество действовали на Иена угнетающе, возникшие в его душе мучительные сомнения все усиливались, пока конь неспешно бежал по булыжной мостовой, звонко постукивая подковами. Холодный ветер, предвестник осени, ерошил волосы на его непокрытой голове, овевал пылающее лицо. Наконец показалась подъездная дорога, ведущая к дому, и Иен ласково похлопал коня по взмыленной шее, поворачивая к конюшням.

Шум разбудил Ника Холдера, спавшего в крошечной комнатушке наверху. Через несколько минут он уже спускался по лестнице, на ходу заправляя рубаху в штаны. К своему изумлению, Ник увидел маркиза, нетерпеливо расхаживающего по двору, и взмыленного коня.

– Силы небесные, ваша светлость, – начал Ник, торопливо приглаживая растрепанные волосы, – вы вернулись? Что-то стряслось в Равенслее?

– Оседлайте другого коня, Ник, немедленно. Я еду обратно в Суррей.

Заспанная физиономия старшего конюха выразила недоумение. Ник никогда еще не видел, чтобы маркиз вел себя таким странным образом, а ведь он проработал в доме много лет. Сколько раз за два дня он мотался в Суррей и обратно? Три? Четыре? Боже Святый, судя по всему, лорд Монтегю замышляет убийство. Ник помнил это выражение на холодном красивом лице, и каждый раз оно появлялось накануне дуэли. Конюх невольно поежился, забирая из рук маркиза поводья. Да, это жажда убийства заставляет так гореть серо-стальные глаза, и он знает, что огонь не погаснет, пока не прольется кровь.

«Лучше не задавать никаких, вопросов, – подумал Ник, – если я хочу сохранить собственную шкуру». Глядя вслед идущему через двор к дому маркизу, он пожевал губами и повел коня в конюшню. Надо поднять кого-нибудь из парней, чтобы занялся уставшим конем, а самому поскорее оседлать Великолепного. Да, Великолепный уже три дня отдыхает, вполне осилит дальнюю дорогу, и Ник, Бог свидетель, приготовит его вовремя, если не хочет распрощаться со службой.

Ник Холдер был не единственным, кто заподозрил неладное, увидев лорда Монтегю. Разбуженный шумом возле конюшен Фрэнсис торопливо оделся и спустился вниз как раз вовремя, встретив маркиза в коридоре, ведущем от черного хода в дом. Даже в тусклом свете свечи, которую он держал в руке, мажордом без труда разглядел мрачное выражение на красивом лице хозяина, горящие серые глаза и мудро решил не задавать вопросов.

– Добрый вечер, милорд… прошу прощения, я хотел сказать, доброе утро. – Несмотря на серьезность ситуации, Фрэнсис не забыл о хороших манерах. – Желаете что-нибудь съесть или выпить?

– Бренди, Фрэнсис, да побыстрее, – приказал маркиз, направляясь к себе в кабинет. – Через несколько минут я еду в Равенслей.

– Прекрасно, милорд.

Голова Фрэнсиса пухла от невысказанных вопросов. Он хорошо знал, что ему и за сотню лет не придумать логичного объяснения вчерашнего явления лорда Монтегю, примчавшегося в самом жутком на памяти Фрэнсиса настроении. Засим последовали внезапный отъезд, теперешнее странное возвращение и еще одна поездка обратно в Равенслей. Какой смысл во всей этой чертовщине?

Водрузив на лакированный поднос бутылку вина вместе с хрустальным бокалом, мажордом проворно засеменил к кабинету, где нашел лорда Монтегю, озабоченно заряжающего свои дуэльные пистолеты. При виде оружия у Фрэнсиса упало сердце, он нервно сглотнул и дрожащими руками поставил поднос на стол.

– Нервничаете, Фрэнсис, – недружелюбно заметил маркиз.

Мажордом попытался овладеть собой, но еще сильнее затрясся, наткнувшись на пугающий своим блеском взгляд серых глаз.

– Пистолеты тревожат меня, милорд, – признался он, ретируясь на безопасное расстояние.

Маркиз улыбнулся, но улыбка вышла неубедительной, так как на хмуром лице не было даже признаков теплоты.

– Естественно. Вы и раньше всегда возражали против моих дуэлей.

Набравшись храбрости, Фрэнсис заметил, что измученный и полупьяный дуэлянт вполне может проиграть поединок. На щеке маркиза задергался мускул, и старик сообразил, что выступил не совсем удачно.

– Клянусь, Фрэнсис, этот поединок я не проиграю.

Мажордом почувствовал озноб.

– Может, разумнее сперва отдохнуть, ваша светлость? Остались бы до утра…

Длинные пальцы сомкнулись на резной рукояти пистолета.

– Нет, Фрэнсис. Тогда уже будет поздно. Я дурак, что приехал сюда, проклятый, дерьмовый дурак, и гордыня может мне дорого стоить. Я должен вернуться! – Иен поднялся на ноги, нависая над маленьким старичком, и глаза его вновь потемнели от злобы. – Пусть приторочат ящик с пистолетами к седлу. Я скоро спущусь, и скажите Нику, если конь не будет готов, я его пристрелю.

Разъяснений Фрэнсису не потребовалось, он выскочил за дверь с такой скоростью, какую не показывал уже много лет. Иен осушил второй бокал бренди и мрачно усмехнулся. Пистолеты тщательно вычищены, смазаны и заряжены, ибо он уверен, что они понадобятся ему сразу по возвращении в Равенслей. Дурак, безумец, проклятый болван, яростно проклинал он себя. Как можно было оставлять Мереуин в таком состоянии? Как можно было вообразить, что он найдет утешение у такой женщины, как Элизабет Камерфорд? Нет, ему следовало остаться, бороться за жену, засунув подальше свою глупую гордость. Господи, остается надеяться, что еще не поздно!