Мэри Бэлоу - ПРОСТО ЛЮБОВЬ

Дэвид несколько раз просил у Сиднема помощи, и каждый раз тот отзывался, не жалуясь, что его работе помешали. Но большую часть времени – почти целый час – он трудился у своего собственного мольберта, зажав кисть в левой руке, словно кинжал, и придерживая ее кончик губами, когда рисовал.

Со своего места Энн не могла разглядеть, что у него выходит. Но хотя поначалу она ожидала жестов и восклицаний, выдававших разочарование или даже хуже, теперь она начинала лелеять надежду, что не совершила такой уж ужасной ошибки, уговорив его попытаться заняться тем, что могло оказаться невозможным.

Энн попыталась расслабиться, опасаясь, что напряжение или сомнения, которые она испытывала, могли передаться Сиднему. Хотя она и догадывалась, что он не замечает ее присутствия.

Она задумалась, что происходит сейчас в школе. Настолько ли справляется Лила Уолтон с географией и математикой, чтобы ее повысили до старшего преподавателя? Она была еще так молода! Привыкла ли Агнес Райд к школьной жизни и поняла ли, наконец, что это место – ее дом, и ей не нужно бороться, чтобы ее там приняли? Кто ставит рождественскую пьесу в этом году? Скучает ли по ней Сюзанна? Или Клодия?

Она по ним скучала. На мгновение Энн прижалась лбом к коленям и почувствовала волну тоски по дому, по знакомому окружению и школьным запахам. Неужели все новобрачные, неважно сколь они счастливы, поначалу чувствуют себя такими одинокими оттого, что их вырвали из семьи?

Сюзанна и Клодия были ее семьей.

«И тебе нужно домой, Энн.

В Глостершир».

Сиднем рискнул снова надеяться, снова мечтать. Он рисовал.

Но в их ситуациях не было ничего схожего.

Увидев, как Сид немного неуклюже, но все же решительно одной рукой вытирает кисть, Энн поднялась на ноги и осторожно подошла к нему. Но он заметил ее приближение и молча замер на месте, давая возможность рассмотреть свой холст.

Картина была очень необычной, совсем не похожей на те, что Энн видела раньше, включая и его холсты в доме. Краска была нанесена смелыми мазками. Эта манера казалась несколько грубоватой – каждый мазок был густым и ярко выделялся на фоне остальных. Но Энн не замечала недостатков – если, конечно, они имелись. Она видела лишь озеро, камыши, словно живые от света, энергии и движения, и красивые какой-то свирепой красотой, грозившей затопить, разрушить и лодку, и причал. И все же в них чувствовалось что-то почти возвышенное, что-то, что удерживало их на месте, как будто имело на это право. У людей не было власти над силами природы. Скорее, природа лишь позволяла людям быть частью себя, давая им свою силу и делясь своей энергией.

Просто любовь.

Или, возможно, она видела слишком много в этой неловко переданной сцене. Может, ей просто хотелось найти в ней величие.

Но ведь оно там все-таки было . Даже ее неискушенному глазу это было заметно.

Картину переполняли красота и страсть.

Энн посмотрела на его единственный глаз, хорошо понимая, что значит черная повязка на его отсутствующем правом глазу. Его видение изменилось – как внутренне, так и внешне. И он сам изменился, перестав быть мальчишкой, чьи работы она видела вчера. С тех пор он многое повидал, как красоту, так и уродство, но это не сломило его. И он встретил свое поражение с достоинством, а затем поднялся над ним, превратив его в триумф.

– Сиднем. – Она медленно улыбнулась ему и сморгнула подступившие к глазам слезы.

– Работа довольно-таки никудышная, – сказал он, но глаз его сверкал, а голос оставался сильным. – Все равно, что брести по лесу после того, как много лет ты шагал по проторенной тропинке. Но я проложу новый путь. Следующие холсты будут лучше, а следующие – еще лучше. И снова начнутся нелегкие поиски совершенства.

Это, по крайней мере, она могла понять.

– Каждый учебный год, – сказала она, – я меняла что-нибудь в содержании или методике своей работы, уверенная, что на этот раз год будет удачным.

– Энн, – сказал Сид, и глаз его загорелся ярким светом, когда он нежно и понимающе посмотрел на нее. – Энн, дорогая, ты уже дала мне так много. И все же я лишил тебя всего, что было тебе дорого, кроме твоего сына. Как я могу возместить это?

Но прежде, чем она успела начать с ним спор, их подозвал Дэвид, и они подошли к нему.

– Лодка все равно слишком коричневая, сэр, – сказал он, практически не обращая внимания на Энн, – а вода – слишком синяя. Но мне нравится, что теперь все не такое плоское.

– Хмм, – сказал Сиднем. – Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но самое удобное в масляных красках – это то, что ты можешь накладывать их на то, что уже нарисовано. Лодка кажется почти новой, так? Как можно состарить ее до такой степени, чтобы она стала похожа на ту, что ты видишь на озере? И я вижу, что местами дерево начало отслаиваться – ты сумел передать это своими мазками. Молодец.

– Может, мне добавить немного вот этого цвета, сэр?

Пока они разговаривали, Энн вернулась к одеялу и открыла маленькую корзинку для пикников, которую предложила взять с собой ее свекровь. В ней были булочки с сыром и молодая морковь c огорода, по блестящему яблоку на каждого, бутылка с сидром и еще одна – с лимонадом.

Вытерев и сложив художественные принадлежности, и оставив влажные холсты сохнуть на мольбертах, все принялись за еду и питье. День казался Энн волшебным, ее вдруг переполнила надежда, что когда они вернутся в Ти Гвин, то смогут стать настоящей семьей и даже будут счастливы вместе. Она ждала ребенка, ждала с нетерпением. Она так боялась, почти пришла в ужас, узнав о своей беременности, и только сейчас смогла, наконец, радоваться тому, что снова станет матерью. Она надеялась, что на этот раз родится девочка, хотя было бы чудесно получить еще одного мальчика. Ей лишь очень хотелось, чтобы это был живой, здоровый ребенок.

Конечно, существовала еще одна проблема – ее брак грозил оказаться фиктивным…

А потом вдруг, без предупреждения, когда она меньше всего ожидала, и когда все ее защитные барьеры были сняты, поняла, что столкнулась с проблемой, которая, как она давно знала, должна была всплыть однажды, но к которой Энн все равно оказалась не готова. Дэвид стал задавать вопросы.

– Вы – мой отчим, сэр, – сказал он, поставив колено на край одеяла и внимательно посмотрев на Сиднема. – Ведь так?

– Да, – ответил Сиднем и замер, прежде чем еще раз откусить от яблока. – Я женат на твоей маме, а значит, ты – мой пасынок.

– Но вы не мой настоящий отец, – сказал Дэвид. – Он умер. Утонул.

– Да, я не твой настоящий отец, – признал Сиднем.

Дэвид повернулся к Энн.

– Как его звали? – спросил он.

Она медленно вздохнула.

– Альберт Мор, – сказала она, не в силах убедить себя в том, что сын еще слишком молод, чтобы услышать откровенные ответы на свои вопросы.