Елена Арсеньева - Царственная блудница

– Вот и видно, что вы не ребенок, а сущее дитя, – торопливо перебил Никита Афанасьевич, явно испугавшись, что за сочетанием «я вас» последует некое опасное слово на букву «л». – Милое, доброе, но такое глупое еще дитя...

– И такое очаровательное! – прозвучал вслед чей-то хриплый голос, и Никита Афанасьевич с Афонею, испуганно переглянувшись, не тотчас сообразили, что это заговорил побитый ими англичанин.

Итак, он очнулся и заговорил, вдобавок по-русски! Пусть нелепо произнося, даже коверкая слова, но все же вполне разборчиво! И не только заговорил, но оказался даже настолько живуч, что ухитрился завладеть Афониной рукой и потянул ее к своим разбитым губам. Не удивительно, что Афоня руку отдернул – причем не без брезгливости, что весьма огорчило побитого.

– Клянусь, я не встречал никого красивее вас! – пробормотал он, точно в бреду. – С той минуты, как я вас увидал, я вас полюбил. И видеть, как сей русский мужик вас избивает, было для меня невыносимо! Именно поэтому я бросился на вашу защиту...

– Этот русский мужик – мой родной дядюшка, – холодно оборвал Афоня. – И никто меня не избивал, между нами происходила всего лишь дружеская потасовка. Урок боксинга, не более того!

– Ах, – пылко воскликнул англичанин, – зачем столь прелестному созданию боксинг?! Вам не к лицу даже малейшие проявления грубости. Вам нужно являть собой нежность и очаровательность, вас должны на руках носить, ручки вам целовать, лобызать землю, по которой ступают ваши милые ножки...

Афоня от таких излияний вовсе остолбенел, очень не поэтически разинув рот, а Никита Афанасьевич слушал-слушал, да и начал вдруг хохотать.

Гарольд Гембори с явным усилием поднялся с земли и принял позу оскорбленного достоинства.

– Что же тут смешного, сэр? – вопросил он, выпячивая подбородок, отчего сия часть его лица сделалась вовсе устрашающей.

– Боже упаси, сэр, я совершенно не хотел вас обидеть, – спохватился Никита Афанасьевич. – И вовсе не над вами я смеялся, а над Афонею. Сколько раз я убеждал ее, что она со временем станет прехорошенькой девицею, знать не будет отбою от самых галантных кавалеров и сделает весьма удачную партию, однако племянница моя верить мне не хотела, полагала себя сущей уродиной, а потому щеголяла с утра до ночи в мужском одеянии и воинствующе чуждалась всякой женственности. Меня порой преследовала мысль, что я нахожусь в компании Розалинды, Виолы, Порции и всех прочих несчастных травести, во множестве порожденных как шекспировым пером, так и перьями прочих господ сочинителей. И вот вы сейчас блестяще подтвердили мою правоту, угадав девушку в мальчишке и разглядев в бутоне распускающуюся розу.

Афоня в ярости уставилась – да-да, вон как оно вышло-то, ну кто бы мог подумать?! Стало быть, отныне мы станем употреблять это имя исключительно в сочетании с формами женского рода! – итак, Афоня в ярости уставилась на дядюшку:

– Вольно вам надо мной издеваться! Где это вы красоту нашли? Была бы я красавицей, вы... вы бы...

Она осеклась, но смысл ее слов и так был прозрачен для Никиты Афанасьевича. Поэтому он хмуро покачал головой:

– Вы красавица, дитя мое, но...

И он умолк столь многозначительно, что это повергло Афоню в глубокую печаль. Она тоже умолкла, однако в эту минуту обрел дар речи Гарольд Гембори:

– Вы изволили сказать, что сей господин – ваш дядюшка? – обратился он к Афоне взволнованно. – Видимо, имя его – Никита Афанасьевич Бекетов?

– Граф Бекетов, – уточнила Афоня.

– Откуда вам мое имя известно? – нахмурился Никита Афанасьевич.

Но Гарольд оставил вопрос без внимания, потому что смотрел только на Афоню:

– Тогда, значит, вы и есть – Атенаис Сторман, дочь достопочтенного мистера Джонатана Стормана и миссис Айрин, его супруги?

– Ну да, – растерянно кивнула Афоня, – я в самом деле Атенаис... терпеть не могу это имя, и, ежели желаете снискать мою дружелюбность, называйте меня по-русски Афанасией. Но откуда вам известно, как меня зовут и кто мои родители?

– Сударыня, – проговорил Гарольд самым официальным тоном, что при его разбитой, искровавленной физиономии выглядело комично... впрочем, он хотя бы встал и несколько отряхнул безнадежно испорченный наряд, – мисс Атенаис, вы должны знать, что я – достопочтенный [6] Обычный титул для обращения к младшим детям титулованного лица. Сам титул передается старшему сыну – тогда сын графа при жизни отца зовется виконт, сын барона – баронет и т.п. Гарольд Гембори, второй сын барона Гембори, служу по дипломатической части, как и все вторые сыновья в нашем роду. Английский посланник в России сэр Чарльз Гембори – мой близкий родственник. Точнее сказать, дядя. Я прибыл сюда нарочно для того, чтобы просить вашей руки.

Бекетов и Афоня ошеломленно переглянулись. Конечно, имя побитого англичанина было им уже известно, однако его намерения и решительность заставили их просто-таки онеметь.

Наконец Никита Афанасьевич обрел дар речи:

– Вы прибыли из Англии нарочно для того, чтобы просить руки Афони... то есть, простите, Афанасии? Вот это сила чувств, достойная восхищения! Но отчего-то у меня создалось впечатление, что вы сию девицу прежде не видали. Отчего же такая вспыхнула вдруг любовь? Может быть... осмелюсь осведомиться... ваш дядюшка, часом, не имеет ли отношения к этому решению?

– При чем тут мой дядюшка? – старательно скроил гримасу удивления Гарольд, однако тут же догадка мелькнула в его глазах: – Вы прочли письмо!

– Да вы сообразительны, – ухмыльнулся Бекетов с явной издевкой в голосе.

– Ну, простите наше неделикатное любопытство, – вмешалась Афоня, явно пытаясь вступиться за него, потому что подбородок Гарольда выдвинулся вперед с устрашающе-мстительным выражением. – Должны же мы были узнать, кто пал жертвой нашего негостеприимства.

При этих словах Бекетов тихонько присвистнул и пробормотал, как любят писать сочинители драматических произведений, в сторону:

– Ну и ну, вот хитра, не пойти ли и тебе, Афоня, по дипломатической части?!

– Вы же никаких верительных грамот не предъявили, – продолжала его племянница, явно вступаясь за дядюшку, – прежде чем ввязались в драку. Ну, потом мы и посмотрели ваши бумаги... Извините, но любопытство наше вполне оправдано.

– Я уже говорил, что мною двигали исключительно рыцарские чувства, – снова завел Гарольд. – Итак, вы, мисс Сторман, согласны быть моей женой?

– Нет, – тотчас ответил Афоня и даже головой помотала для усиления впечатления. – Нет, сэр, это невозможно.

– Почему? – изумленно уставился на нее Гарольд.

– Ну, я могла бы долго рассуждать о том, что не могу вот так сразу, очертя голову броситься замуж за незнакомого человека, что должна узнать вас получше, что слишком молода для замужества, и все такое. Но вполне довольно и одной причины моего отказа. Тем паче что она самая значительная. Я люблю другого, только и всего.