Кристина Дорсей - Море соблазна

Он лишь сцеловывал ее слезы, не замечая, что и у него на ресницах повисли горькие капли, а затем, будучи не в состоянии более противиться тому морю соблазна, которое уносило его все дальше и дальше, резко отшатнулся и побежал вниз.

Платье Фелисити раздулось, как парус уходящего корабля, когда она, потеряв последние силы, упала на перила и зарыдала в голос.

– Ты выглядишь значительно лучше, Фелисити, – говорил Фредерик Уэнтворт, поднося к губам ложку с супом-пюре и внимательно рассматривая через стол дочь. – Я рад, что ты решила поужинать со мной.

Честно говоря, совместный ужин был, скорее, не ее желанием, а его приказанием, а улучшенный вид – результатом бесчисленных ухищрений горничных, искренне постаравшихся. На Фелисити было изумрудное платье из шелковой тафты, глубоко открывавшее плечи и грудь и туго стягивающее талию. Волосы же при помощи Эдди были тщательно вымыты, расчесаны и уложены в замысловатую прическу.

Словом, Фелисити была, как всегда, прекрасна, если не считать тонких морщинок под глазами, которые, конечно же, должны были обеспокоить настоящую светскую леди.

Однако Фелисити это ничуть не заботило.

– Известно ли, когда приедет Эсфирь? – Девушка прижала к губам белоснежную салфетку и, сложив ее, поместила рядом с расписанной суповой чашкой. По ее настоятельному требованию отец только что послал наемный экипаж, чтобы привезти из порта Эзру, Люси и Сисси, которых Дивон поспешил отдать незамедлительно.

– Иебедия наверху, а она прибудет с минуты на минуту, – Фредерик откинулся в высоком кресле, ожидая, пока слуга сменит суп на фазанов и овощное пюре, и заговорил с дочерью лишь тогда, когда они снова остались одни в темной мрачноватой столовой. – Никак не могу понять, что же заставило тебя убежать на Юг? – Он аккуратно отпил вина. – Иебедия передал мне тот разговор, что состоялся у вас незадолго до твоего бегства… И теперь он сам готов просить твоей руки. Я же, со своей стороны, полагаю, что, чем раньше это событие совершится, тем лучше.

Фелисити в упор посмотрела на отца, пытаясь отгадать, какие отступные пообещал тот аболиционистскому пастору за эту свадьбу. Однако глаза отца были непроницаемо-свинцовы.

– Брак с Иебедией меня больше не интересует, – спокойно заявила девушка.

– Из-за этого южанина?! – В голосе отца зазвучали нотки презрения.

Но Фелисити не отвела взгляда.

– Я не собираюсь отрицать свои чувства к Дивону Блэкстоуну, но причина моего отказа Иебедии заключается все же не в нем, а во мне самой.

Газовый свет тускло поблескивал на старинном серебре и на гладкой поверхности обеденного стола. Отец и дочь молча и не мигая смотрели друг на друга. Наконец Фредерик нервно отбросил салфетку.

– В таком случае я просто отказываюсь тебя понимать. Осторожный стук в дверь избавил девушку от ответа.

– Сэр, вы просили сообщить о прибытии этой негритянки, – провозгласил лакей, одетый значительно богаче, чем большинство жителей осажденного Чарлстона.

– Она здесь! – Фелисити вскочила и, не слушая, ворчания отца, устремилась в холл.

Эсфирь ничуть не изменилась; она покорно стояла, убирая со лба вьющиеся черные волосы, обильно присыпанные сединой, и, увидев бегущую к ней навстречу Фелисити, подняла на девушку удивленные миндалевидные глаза.

– Так это правда? Вы привезли мне моих детей?

– Правда. – Фелисити стиснула ее руки. – Они наверху отдыхают. По крайней мере, я так думаю, потому что Люси очень трудно удержать на месте. – Девушка улыбнулась, ей в ответ улыбнулась и бывшая рабыня. Затем воцарилось напряженное и неловкое молчание. Однако правду сказать было все равно необходимо, и Фелисити решилась:

– Прежде чем мы поднимаемся наверх, я должна сказать вам кое-что…

– Сисси? – Голос Эсфири дрогнул.

– Боюсь, что она очень больна. Очень. – Доктор Браун, пользовавший семью Уэнтвортов еще с незапамятных времен, подтвердил мнение своего коллеги из Чарлстона: у ребенка тяжелейшая форма плеврита, и жить ей осталось недолго.

Застенчивость на лице негритянки сменилась страхом, и, вся сжавшись, она опустила голову и тихо прошептала:

– Можно их увидеть?

Держа измученную женщину за руку, Фелисити медленно повела ее вверх по широкой лестнице; там они повернули налево к небольшой комнате в самом конце длинного коридора. Едва отворив дверь, Фелисити услышала пронзительный визг, и Люси бросилась прямо в ее юбки.

– Мисс Фелисити! Мисс Фелисити! Вы пришли, чтобы… – Но тут ребенок умолк и несколько испуганно уставился на неизвестно откуда появившуюся мать.

– Люси! – Эсфирь раскрыла объятия, и после небольшого колебания малышка упала в материнские руки. Эзра оторвался от рисования какой-то картинки и, увидев мать, оставил даже неизменного петуха. Через секунду и он уже был в крепких и ласковых руках.

Все трое радостно переглядывались до тех пор, пока с кровати не донесся слабый хрипящий голос. Эсфирь рванулась туда.

– Сисси больна, мама, – важно предупредила ее малышка, пока негритянка как завороженная приближалась к ее постели.

Так же медленно она опустилась на колени, положив одну изуродованную работой руку на лоб девочки, а другой накрыв ее исхудавшую ручку.

– Сисси, как я рада, что теперь мы снова вместе.

– Мама.

И второй раз за этот бесконечный день непредвиденные слезы заструились по щекам Фелисити. Тихонько прикрыв дверь, девушка вышла в коридор, не желая нарушать эту, с трудом обретенную семейную гармонию. В коридоре Фелисити прислонилась плечом к деревянной стене и задумалась.

Вопрос о дальнейшей судьбе Эсфири и детей был уже почти решен в разговоре с отцом, но тот, даже, несмотря на свои высокие идеалы, дать денег бывшей рабыне решительно отказался. Однако у Фелисити были и свои капиталы, весьма приумноженные дедом со стороны матери. Увидев же сейчас трогательную встречу негритянки с детьми, Фелисити только утвердилась в своем первоначальном намерении.

Девушка вытерла глаза и спустилась вниз. О предстоящем деле лучше всего было переговорить с Иебедией, пусть даже он и теперь имеет на нее какие-то матримониальные виды.

Ничьи ухаживания и ничьи чувства не трогали теперь кокетливую Фелисити Уэнтворт, ибо она твердо решила: если Дивон Блэкстоун окажется для нее недоступен, она не выйдет замуж ни за кого и никогда.

Приблизившись к библиотеке, девушка увидела, что дверь в нее распахнута; оттуда доносились громкие возбужденные голоса отца и пастора. Фелисити вздохнула: разговор с Иебедией придется немного отложить. Она уже повернулась, чтобы идти к себе, как вдруг услышала из библиотеки имя, заставившее ее остановиться. Иебедия пылко обвинял отца в позорном отступлении от своих принципов из-за какого-то отвратительного рабовладельца.