Елена Арсеньева - Краса гарема

– А вот это вы зря, господин Сосновский, – проговорил Охотников, – вы сами их и видели, и слышали.

– То есть как? – озадачился хозяин дома.

– Да так, – спокойно ответил Охотников. – Помните ли тот возок, который едва не столкнулся с вашим, когда вы возвращались домой? Вы еще рассказали, будто кучер облаял вас на басурманском наречии, крикнув что-то про яму, в которую непременно свалите вы свою башку? Не припомните ли, в каком месте, на какой дороге это произошло? На казанской?

– Да нет, на Московском тракте, – растерянно проговорил Сосновский. – Мы ведь по нему возвращались.

– Ну вот вам и ответ, куда повезли похищенных, – сказал Охотников. – Татаре, значит, местные тут ни при чем. Искать следует в московском направлении. Подозреваю, что эти яма и башка, вами услышанные, есть не что иное, как «яман башка»: дурная голова, плохая голова на кавказских наречиях. Вспомните лексикон, который употребили похитители при изготовлении фальшивки – так называемого прощального письма. Тот же набор словесный! Концы с концами довольно легко связываются, не так ли?

– Вы, сударь, совершенно как великий Архаров! [6]– восхищенно воскликнул Свейский. – Я бы желал оказаться вам полезным в поисках. Вот какое мое предложение. Если девка Лушка и впрямь была пособницей похитителей, нельзя исключать, что о ее делишках наслышаны и другие люди в Любавинове. Возможно, что она воротилась домой или дала о себе каким-то образом знать. Поэтому кому-то из нас непременно нужно побывать в Любавинове, и я готов взять на себя эту обязанность. Конечно, появлюсь я там под приличным предлогом. И предлог такой у меня есть. В Любавинове сейчас всем заправляет дядюшка покойного мужа Марьи Романовны, некто Нил Нилыч Порошин. А некоторые земли моей супруги, Анны Викторовны, граничат с любавиновскими. Там есть спорные участки… Конечно, при жизни майора никаких споров не возникало, да и Марья Романовна на земли эти не претендовала, однако Нил Нилыч держит себя теперь хозяином и намерен имение за чужой счет расширить. Вот я и приеду в Любавиново – якобы для делового разговора, а сам тишком наведу справки о Лушке, буду ловить всякий слух и немедленно сообщу вам, господа. Отправиться в путь я могу завтра, верней, нынче же, – поправился Свейский, взглянув в окно, за которым уже начало брезжить. – Только надобно уговориться, куда мне посылать вести и где искать вас в случае необходимости. Вы, я полагаю, в N сидеть не станете?

– Разумеется, – решительно кивнул Казанцев. – Вы ведь со мной поедете, Охотников?

– Само собой, что за вопрос? – удивился тот. – Какой вояка откажется участвовать в столь благородном деле, как спасение прекрасных дам, к тому же если тут неким образом замешаны ненавистные мне черкесы или им подобная черномазая братия? Все ваши письма, Петр Васильевич, – обратился он к Свейскому, – вы можете посылать в Москву, на адрес моей матушки, Прасковьи Гавриловны Охотниковой: Большая Полянка, возле церкви Николы Угодника, собственный дом. Если же следы похитителей приведут нас в Санкт-Петербург, то здесь обращайтесь в дом господина Шершнева, улица Гороховая, возле Фонтанки. Это мой зять; жена его – сестра моя – все будет знать о наших перемещениях и местонахождении.

– Во имя Господа Бога, – простонал в эту минуту Сосновский, доселе безмолвно внимавший торопливым переговорам, – да как же вы станете искать иголку в стоге сена?! Куда кинетесь? Возок тот проклятущий был запряжен словно бы не конями, а чертями крылатыми. Вмиг исчезли они из глаз! След злодеев давным-давно замело! А если и впрямь завезли наших несчастных Наташу и Машу в столицы, то отыскать их там и вовсе будет немыслимо, что в одной, что в другой!

– Вас послушать, господин Сосновский, так прямо лечь и помереть охота, – внезапно рассердился миролюбивый Свейский. – Что ж, вот так руки опустить – да и сидеть, ничего не делая?!

– Понимаете, господин Сосновский, – рассудительно сказал Охотников, – как бы лихи ни были кони, они все же не черти крылатые, в самом-то деле, а значит, скакать не могут без устали. Злодеям придется где-то останавливаться и менять коней. Даже если у похитителей имелись свои подставы, они тоже не в чистом поле были брошены, а где-то при дороге находились. Мы отправимся на ближайшую станцию и узнаем, видели ли там таких-то и таких-то господ. Если нет, начинаем обыскивать все имения в округе: возможно, женщин держат где-то поблизости. Если же выясним, что такие-то на таком-то возке появлялись и меняли коней, стало быть, мчимся до другой станции, прослеживая их путь. Выезжать нам нужно не мешкая, Казанцев, – обратился он к приятелю, – поэтому сейчас же марш на квартиру, укладываемся – и трубим сбор уже через полчаса!

– Господь да благословит вас, да пребудет с вами Его расположение, – бормотал Сосновский, который никак не мог унять слез, – но, верно, понадобятся какие-то деньги… дорожные расходы…

– О деньгах не беспокойтесь, – махнул рукой Охотников. – Казанцев человек зажиточный, я тоже с войны вернулся внезапно разбогатевшим, ну а если что еще понадобится, сочтемся позднее. Вот четырех лошадей хороших, самых лучших, нам теперь же надобно: чтоб две под седло, а две сменные в поводу вести. Можно таких раздобыть быстро?

– Ох, кони у меня – все тяжеловозы, надежны, да на ногу не споры, – в ужасе заломил руки Сосновский. – Придется дня ждать да ехать торговать…

– Осмелюсь предложить свою городскую конюшню, – решительно сказал Свейский. – Найдется там не четыре, а с десяток наилучших жеребцов. Выбор если и отсрочит ваш выезд, то не более чем на полчаса.

При этих словах все невольно вспомнили грозные разговоры Охотникова насчет меринов и жеребцов, и, как ни был напряжен миг, Казанцев не смог сдержать любопытства:

– А скажи-ка, друг мой Василий Никитич, когда тебя на Кавказе успели Красным агой прозвать и за какие такие кровопролития? Я тебя более двух лет знаю и в друзьях с уважением числю, однако же ничего подобного о тебе слыхом не слыхал! Подозреваю, что и Сермяжный солгал с перепугу, мол, наслышан о Красном аге…

– Сермяжный – точно солгал, – усмехнулся Охотников, – и точно с перепугу. Ну что ж, я очень рад, что нагнал на него такого лютого страху: этот трус и подлец достоин сего. Что касаемо Красного аги, думаю, не только Сермяжный один, не только ты, Казанцев, но и многие другие о нем не слышали, поскольку его нет и никогда не существовало. Я просто хитро припугнул нашего ремонтера, а он попался на удочку. А впрочем, нет у нас на разговоры ни минуты лишней времени, пора и в самом деле трубить сбор и отправляться в путь.

С этими словами Охотников ободряюще хлопнул по плечу измученного Сосновского и пошел прочь из дому. Казанцев и Свейский последовали за приятелем, наскоро простившись с хозяином.