Клод Фер - Уйти от погони, или Повелитель снов

– А ты бабенка – ничего! Я люблю стареньких. Будешь в Париже, найди меня в роте де Зесара. Спроси Порто – там меня всякая собака знает.

И, довольный собой, гогоча так, что с потолка трактира стала сыпаться штукатурка, покинул помещение, с трудом протиснувшись сквозь дверной проем.

Замешкавшиеся друзья его к тому времени только достигли выхода. Потому у меня было несколько секунд на то, чтобы заметить, что плащ на третьем мушкетере – молчаливом и с виду печальном, – имеет на голубом поле крест шитый не обычными белыми нитками, как у его собутыльников, а серебряной сканью.

Вытолкнув Шарля с д'Атосом вперед, он вернулся к нашему с Юлей столу и, наклонившись к моему уху, промурлыкал, приятно щекоча своими остренькими и хорошо завитыми усами:

– Кавалер д'Эберли д'Арамиц. Найти меня можно в салоне госпожи де Шеврез.

– Какой мужчина! – простонала Юлия.

Было ясно, что это она – не об д'Эберли, а о великане Порто. Ибо гигант был первым мужчиной, который после ее излечения мной от слепоты обратил внимание на Юлию, сказал ей комплимент.

Бедная, глупая старуха. Геронтофилы действительно любят всей душой развалин, но предпочитают жениться на юных и невинных девах.

А вот д'Эберли – истинный красавчик. И от силы ему лет тридцать пять…

Я не знала еще, что эта встреча моя с тремя мушкетерами и одним гвардейцем была не последней, но я предчувствовала, что случилась она неспроста.

Потому, наверное, по дороге до Парижа думала я много о герцогине де Шеврез, которую д'Эберли назвал просто госпожой, решая про себя кого же из мушкетеров предпочесть: д'Атоса или д'Эберли?

Прибыв в город, я велела кучеру (это был тот самый малый, что ждал меня возле трактира, в котором я встретилась с понравившимися мне мужчинами) найти нам с Юлией квартиру в доме, расположенном неподалеку от Лувра.

– Так, чтобы комнат было штук пять-восемь, а лучше десять, – объяснила ему. – Чтобы не на первом эта же и не под самой крышей. То есть лучше всего этаж второй, от силы третий. А если кто будет противиться – вели хозяину дома, чтобы выгнал. Я заплачу пятикратно за выгнанного. Ясно, что сказано?

Кучер выпучил глаза и лишь кивал согласно. Не мужчина, словом. А я ведь ему чуть не отдалась…

Отправив кучера и Юлию с поручением найти квартиру мне, сама направилась пешком к Лувру, чтобы встретиться с кем-нибудь из дворцовой стражи, поговорить о новых порядках и вообще оглядеться в новом Париже.

Охраняли дворец, как всегда, бестолково. Дважды без всяких ухищрений я входила в сад и дважды выходила. Наконец, увидела офицера с относительно честной физиономией. Так как Лувр совсем не изменился, спросила у него адрес герцогини де Шеврез.

– Госпожа де Шеврез, – повторил за мной офицер. – Кто не знает ее дома? Все знают ее дом. В Париже нет человека, который не знает ее адреса.

– Есть, – оборвала я болтуна. – Это я.

– И вы не знаете дома госпожи де Шеврез? – удивился он. – Все красивые женщины Парижа бывают в доме госпожи де Шеврез.

И потянул потную ладонь к моей груди.

Но мадам де Шеврез сообщила по секрету любовнику короля камердинеру Ле Шене, что кардинал во время своей поездки в Рим подхватил «итальянскую болезнь» – и начались семейные сцены, свары, взаимные обиды, упреки.

В результате, врачи признаков страшного заболевания у всех этих особ не нашли, зато обнаружили, что в Лувре развелось множество тараканов.

Король сделал внушение жене, заявив, что это в ее приданном, привезенном из Вены, были привезены эти насекомые.

Королева обиделась – и написала письмо брату своему, ставшему императором Австрии, что Франция готовится к войне с южным соседом и тайно помогает голландским Штатам в борьбе их с Испанией.

Письмо было отобрано у гонца королевы людьми кардинала – и попало на глаза королю. У того появилась возможность свести счеты с женой и казнить ее за измену государственную.

Но по-прежнему влюбленный в королеву кардинал Ришелье умолил Луи простить засранку – и дело замяли.

А герцогине де Шеврез было отказано в праве посещать Лувр и бывать на приемах, где ожидается присутствие высочайших особ. Но главным наказанием было признано обязательство всех подданных их величеств называть герцогиню просто госпожой, без упоминания титула, хотя последний у нее отнят не был.

Что стала делать госпожа де Шеврез? Разумеется, плести интриги.

– При этом она даже давать не может, как следует! – рассказывала мне маркиза Сен-Си, полыхая лицом от праведного гнева. – То притворяется, лежа под мужчиной, что визжит от страсти, а то валяется пень-колодой. Ибо когда визжит она, мужчина сразу замечает, что фальшивит. Все говорят, что госпожа де Шеврез, по сути, и не женщина вовсе, а мужчина в юбке…

Я улыбалась, слушая маркизу. Муж ее в одну из своих редких поездок в Париж был приглашен госпожой де Шеврез (тогда еще герцогиней) в гости, и был опробован ею в постели. Расстались оба разочарованными.

– Ей надо мучить мужчину – тогда в ней появляется азарт, – рассказывал маркиз Сен-Си мне перед сном и после любовных утех во славу бога Эроса. – А принадлежать мужчине она не может. Я ж – наоборот: не терплю, когда в постели баба берет надо мною верх. Бью сразу по морде.

Отец моей Анжелики был именно таков, в этом заявлении ни капли не лукавил. Он и меня брал так, что я оказывалась в беспамятстве даже в те ночи, когда вроде бы и не хотела любви, валилась в постель усталая и просила маркиза не трогать меня. Но лишь возражать бывало начну – как он, словно тигр, набрасывался на меня, ласкал до умопомрачения – и сознание мое тут же уплывало, тело расслаблялось, я полностью оказывалась в его власти… Да, маркиз Сен-Си умел любить, умел дарить свою любовь и брать от женщины все, без остатка…

А госпоже де Шеврез не везло, должно быть, не с любовниками, а со своим отношением к ним. Она и любить, должно быть, никого никогда не любила.

Дедушку ее мужа я знавала, как конюшенного при дворе короля Анри. Красивый был мужчина, статный, белозубый, улыбка так и не сходила с его лица, когда он смотрел на женщин. На любых: на красавиц и уродин, на старых и молодых. Казалось, он каждую готов потребить – и не насытиться до конца.

Завалила я его прямо в сено, уложенное под навес от ненастья на краю луга Фонтенбло. Заставила герцога высосать меня всю. Ртом. Из моей мохнатой пещерки.

Ибо фаллос ему откусила собственная жена в порыве страсти, оставив на нужном дамам месте лишь маленький пенечек и великолепных размеров мошонку с огромными яичками.

Зато языком он владел так, что я трижды проваливалась в бездну рая, пока не застонал от удовольствия и он, окропив лицо мое горячим, словно кипяченые сливки, семенем.