Мэри Бэлоу - Вифлеемская звезда

Граф присел на корточки.

– Ты хотел попить воды? – Уточнил он. – Разве ты спускался в кухню не по лестнице для слуг? Как ты очутился здесь?

Казалось, что рыдания разрывают грудь ребенка.

– Я потерялся, – в конце концов, выдавил он из себя.

– Ники. – Граф протянул руку и откинул со лба мальчика волосы. – Почему ты прятался?

– Я испугался, – ответил мальчик. – Вы поколотите меня? – Его кулачки все еще прижимались к глазам.

– Я же сказал вчера, что тебя не будут здесь бить, ведь так? – спросил граф.

Эстель опустилась на колени и поставила подсвечник на пол.

– Ты находишься в незнакомом доме, и ты напуган, – успокоила она мальчика. – Бедный маленький Ники! Но ты в безопасности, и ты это прекрасно знаешь. Мы не сердимся на тебя.

Она обняла тонкие, сгорбленные плечики и привлекла ребенка к себе. Она успокаивающе гладила его по спине, и рыдания постепенно утихли. Женщина посмотрела на мужа. Он все еще стоял рядом с ней. Перестав всхлипывать, ребенок шумно зевнул. Граф и графиня поняли, что улыбаются, прочитав искорки веселья в глазах друг друга.

– Пошли, – сказала Эстель, – мы уложим тебя в постель, и конечно напоим.

– Я отведу его, Эстель, – сказал граф.

Он выпрямился, беря маленького ребенка на руки. Ники снова зевнул.

Она подняла подсвечник и пошла впереди, спустившись по каменной лестнице, ведущей в кухню, чтобы взять кружку воды, а потом поднялась обратно по ступенькам, ведущим в другое крыло дома, в комнаты для слуг, а точнее, в одну маленькую комнатушку, которая всего лишь день назад еще стояла пустой.

Эстель помогла зевающему Ники избавится от рубашки и надеть ночную сорочку, в то время как ее муж снял с ребенка бриджи.

Она погладила его по голове, откидывая назад волосы, когда он лежал в кроватке, глядя на нее сонным взглядом.

– Засыпай, Ники, – мягко сказала она. – Ты здесь в безопасности, и не должен бояться его светлости и меня, или кого-либо еще. Спокойной ночи. – Она наклонилась и поцеловала его в щечку.

– Поставь кружку возле кровати, – сказал граф, разглядывая умывальник и полный кувшин воды. – И больше никаких прогулок по дому, Ники. Спи. И больше никаких страхов касательно избиения. – Он коснулся пальцами щеки ребенка, и его губы дрогнули, когда в ответ раздался громкий зевок.

Ники резко перестал зевать, когда за его новым хозяином и хозяйкой закрылась дверь. Он закинул руки за голову и хмуро посмотрел в потолок. Мэгс убьет его, если он не принесет хоть что-нибудь в течение следующих дней. И, следовательно, не будет денег для матери.

Но ему было, в конце концов, только десять лет. Час был поздний: больше двух ночи. И сон сморил его.

Она пахла, как сад, подумал он, уплывая, прочь в сновиденья. Или ему представлялось, что так пахнет сад. Хозяин, на самом деле, тоже мягок, хотя и смотрит строго. Но она, ко всему прочему, еще и пахнет, как сад.

***

Граф Лайл взял подсвечник у жены и поднял его высоко, чтобы осветить путь назад в главную часть дома, к их собственным комнатам.

Эстель повернулась к нему лицом, когда они вошли в ее гардеробную. Он посмотрел в ее ласковые светящиеся глаза. Из них ушло холодное презрение.

– О, Алан, – сказала она, – как мое сердце тянется к этому ребенку. Бедная маленькая сиротка, нет никого, кто бы любил его, обнимал и укладывал ночью в кровать.

– Вы все это проделали весьма успешно несколько минут назад, – ответил он.

В ее глазах стояли слезы.

– Он такой худенький, – причитала она. – И так напуган. Спасибо тебе, Алан, что с таким пониманием, по-доброму, отнесся к нему. Он не ожидал этого.

– Я не думаю, что он много знает о мягкости или любви, – ответил он.

– Он не должен работать, – упорствовала она. – Он должен играть. Он должен быть беззаботным.

Мужчина улыбнулся.

– Дети не могут играть все время, – сказал он. – Даже дети нашего сословия берут уроки. Миссис Эйнсфорд не утомит его. Если вы боитесь этого, то поговорите с нею завтра.

– Да, – согласилась она. – Поговорю. Как вы думаете, сколько ему лет, Алан? Он не знал, что ответить, когда я спросила его.

– Я думаю немного старше, чем кажется, – предположил он. – Я посмотрю, что могу сделать, Эстель. Мне нужно навести кое-какие справки.

Ее лицо прояснялось. Она улыбнулась ему.

– Для Ники? – спросила она. – Вы сделаете что-то для него? Правда, Алан?

Он кивнул и дотронулся до ее щеки подушечками пальцев так, как касался ребенка несколько минут назад.

– Спокойной ночи, – мягко сказал он, потом взял одну свечу и вошел в собственную гардеробную.

Он бесшумно закрыл за собой дверь.

Эстель посмотрела на закрытую дверь перед тем, как начала раздеваться сама, предпочитая не будить горничную. Она тут же пожалела, что не принесла извинения мужу за то, что назвала его мраморной статуей. Он не такой. У него были чувства. Он проявил их по отношению к Ники. Но что толку в извинениях? Даже если бы в этот раз она назвала его не таким, хотя, по сути, близким к истине словом, то все равно оставались сотни других сравнений, которые она могла выпалить в ответ на его обвинения. Его слова и подозрения были непростительны.

Десять минут спустя она устроилась на кровати и постаралась не думать о предыдущей ночи. Так или иначе, в скором времени ей предстоит привыкнуть к этому одиночеству. В любом случае ей нужно поспать. Было очень поздно.

Но прежде, чем она нашла удобное положение, чтобы заснуть и отключить свой ум, дверь гардеробной открылась и закрылась, и она поняла, что, в конце концов, не будет одинока. Во всяком случае – пока.

И как только он лег на кровать рядом с ней и коснулся лица одной рукой, чтобы в темноте его губы могли отыскать ее, она поняла, что он больше не сердится на нее. Она положила руку на его мускулистую грудь и открыла губы навстречу его страждущему языку.

***

В течение недели до начала рождественских праздников и прибытия гостей, Эстель чувствовала себя счастливой, занимаясь приготовлениями. Для нее не было большой проблемой дополнительно ходить по магазинам. Ведь не она мыла дом сверху донизу и растапливала камины в спальнях, или заменяла постельное белье и вообще занималась подготовкой комнат к приему временных жителей. И не она готовила еду и пекла.

Но Эстель отдавала распоряжения миссис Эйнсфорд о распределении комнат и согласовывала с поваром меню. И за день до приезда своих родителей, свекрови и нескольких других родственников, она настояла на украшении гостиной венками падуба, ленточками и связками омелы.

Граф был призван на помощь и, в общем, рисковал исколоть себе все пальцы до кости. Он выражал недовольство, держа падуб, прикрепляя его и перемещая, в то время как Эстель стояла посередине комнаты, прижав палец к подбородку, и давала указания.