Кэндис Проктор - Перед рассветом

И тогда он побежал что есть мочи. Каждый раз, снова и снова Джек видел этот проклятый сон. Он бежал и кричал изо всех сил, но голоса не было слышно. Он бежал, а ноги и руки тяжелели, движения делались медлительными, в то время как Тиана все корчилась и корчилась под градом пуль. И вот она падает, увлекая за собой кричащую Юлани, закрывая ее своим телом. «Нет! Ублюдки, мерзавцы! Не стреляйте, не смейте!» — вопит Джек. Он хватает окровавленную девочку и не сразу понимает, что она цела и это кровь ее матери, что девочка кричит от ужаса, а вовсе не от боли. Джек кидается к бездыханному телу любимой, но ее широко раскрытые глаза неподвижны и пусты, а ребенок, которого она носила под сердцем, уже никогда не родится.

Бешеная ярость затопила его сердце, гнев наполнил душу, не оставив места грусти. Когда-нибудь придет и печаль, но только не теперь. Сначала он должен пережить случившееся, но как, как пережить? И он позволяет ярости завладеть им безраздельно, в нем побеждает желание разрушать и убивать. Ведь нужно же создать хоть какое-то подобие справедливости в мире, где справедливостью и не пахнет, где нет ничего, даже Бога.

Готовое вырваться наружу отчаяние лавой клокотало в груди, но когда Джек набрал в грудь побольше воздуха, готовясь закричать, это ему не удалось — боль, побеждая все, овладела всем его существом, и спасительная тьма беспамятства поглотила его.

Лишь к вечеру третьего дня лихорадка наконец отступила, и Джек, перестав бредить, погрузился в глубокий спокойный сон.

Индия стояла, прислонившись к деревянным перилам лестницы, ведущей на палубу, и неотрывно смотрела ему в лицо. Только теперь, в эти три дня, она стала понимать, какие тени преследовали его во сне и наяву и что он так старательно прятал за мимолетными улыбками и короткими насмешками. Вот почему он предпочитал бодрствовать — все из-за кошмаров, мучивших его последние три дня и три ночи. Индия слышала его тревожные крики, видела его искаженное болью и отчаянием лицо и удивлялась этому человеку. Он столько пережил, столько страдал и все же сумел сохранить способность смеяться, радоваться жизни, замечать величественную красоту рассвета и прикасаться к женщине с нежным желанием.

Сейчас, когда он спокойно спал, черты его лица наконец разгладились. Индия с интересом разглядывала его: темные прямые брови, высокие скулы, сильный подбородок. Как странно… Всего неделю назад она и понятия не имела об этом человеке, и вот теперь его лицо кажется ей таким близким и родным. Она смотрела на него, спящего, и сердце у нее сжималось, а тело трепетало от смешанного чувства удивления и ужаса.

Как же все это с ней приключилось, спрашивала она себя, как могло простое животное влечение перерасти в такую глубокую эмоциональную привязанность? Индия странствовала по свету, гордая своей независимостью, полагаясь лишь на себя и не нуждаясь ни в ком в этом мире. И никогда она не чувствовала себя одинокой или обделенной судьбой. Ей представлялось, как однажды, став слишком старой для опасных приключений, она поселится где-нибудь у моря, в маленьком коттедже, окружит себя сувенирами со всего света и заведет с полдюжины кошек. И за всю жизнь ей ни разу не пришло в голову, что, сидя у камина и попивая чай холодными зимними вечерами, она, возможно, будет с тоской оглядываться на свою одинокую жизнь и сожалеть о принятом когда-то решении.

Откуда-то сверху до нее донесся уже знакомый грохот — это Пату свернул фок [21] Нижний прямой парус на передней части судна. и повернул главный парус, чем вывел Индию из оцепенения. И тут же его ноги, а затем и все маленькое гибкое тело показались на лестнице, ведущей в темную каюту, служившую всем троим спальней и гостиной.

— Ну как он?

— Кажется, получше.

Пату внимательно посмотрел на нее.

— Почему бы вам не подняться на палубу и не глотнуть свежего воздуха? — заботливо предложил он. — А я пока позабочусь об ужине.

Индия кивнула и устало потащилась наверх. Солнце садилось, окрашивая небо в темно-розовый цвет. Очертания островов, которые при свете дня разглядеть было невозможно, в этот краткий волшебный миг перед стремительно сгущающейся темнотой четко вырисовывались у линии горизонта.

Индия вдохнула живительный морской воздух полной грудью. Яхта слегка покачивалась на волнах, и вокруг нее порхали фрегаты. Но вот небо потемнело, и далекие островки исчезли.

Два дня спустя Индия сидела на палубе и что-то записывала в свой блокнот. Внезапно, подчиняясь какому-то безотчетному чувству, она подняла глаза и увидела Джека: он стоял на верхней ступеньке лестницы, из одежды на нем были только брюки, и на ребрах виднелись фиолетово-желтые разводы заживающих синяков.

— Вам еще рановато вставать с постели, — заметила Индия.

— Напротив, я подумал, что солнце и свежий воздух пойдут мне на пользу, — с легкой улыбкой возразил он. — И потом, я уже начал сходить с ума от долгого пребывания в четырех стенах.

Неожиданно Джек слегка покачнулся, и Индия, бросившись к нему, подхватила его под руку и поскорее усадила, пока он не упал. Опершись спиной о перила, он зажмурился от яркого солнца. «Сегодня он и в самом деле выглядит получше», — подумала Индия, наблюдая, как легкий ветерок теребит его волосы. Нездоровый румянец еще не сошел с его щек, но синяки на лице заживали куда быстрее, чем на ребрах или груди.

— Как вы думаете, они нас скоро догонят? — задала она вопрос, мучивший ее все последние дни.

Джек открыл глаза и взглянул вверх: они шли на всех парусах, и за последние двадцать четыре часа яхта покрыла больше ста семидесяти миль. Однако до этого несколько дней подряд они не проплывали и пятидесяти миль в сутки, так как на море был полный штиль.

Джек пожал плечами:

— Это зависит от того, как долго «Барракуда» будет латать дыры. Скорость — главное преимущество таких кораблей, они движутся в четыре раза быстрее, чем наша яхта.

— Значит, они будут поджидать нас на Ракайа?

— Какая разница, мы ведь все равно туда не пойдем.

Индия отвернулась и устремила взгляд на синие волны с бликами солнечных зайчиков. Она хотела спросить, что станет делать Джек, если отец Пол ничего не знает об оставшихся в живых и погибших на Ракайа, но слова словно застряли в горле. Имела ли она право напомнить, что его единственная дочь и старый друг, возможно, мертвы и что все доказательства его невиновности тоже погибли вместе с ними?

Вместо этого Индия поинтересовалась:

— А кто обвинил вас в крушении «Леди Джулианы»? Грэнджер?

Джек отрицательно покачал головой.

— Когда корабль налетел на риф, Гладстон сам надел на меня наручники. Он сказал, что лично позаботится о том, чтобы меня повесили.