Елена Арсеньева - Одна любовь на двоих

Анатолий смотрел на мертвое лицо, на котором уже разглаживались следы последних судорог, оно становилось мирным, мягким, нестрашным, — и вспоминал тот давний-предавний сентябрьский день, когда юный барич из Славина услышал на берегу реки мучительные крики о помощи и увидел в воде двух парнишек. Одного, рыжего, тянули на дно сети, другой пытался удержать приятеля над водой. У Анатолия был с собой охотничий нож. Не раздумывая, он кинулся в воду, и они со вторым парнишкой ныряли, кромсали тугие сети, пока те не разжали свои смертельные объятия и не выпустили из них рыжеволосого. Тот был почти без памяти — наглотался воды. Не скоро удалось привести его в чувство, не скоро добрались все трое до Славина, где Анатолий приказал оказать спасенным помощь и приют. Они принадлежали перепечинскому и щегловскому господам и вскоре вынуждены были уйти, однако рыжий потом еще не раз приходил в Славино к Анатолию, ходил вместе с ним на охоту, слушал его рассказы о прочитанных книгах и стал молодому господину верным другом. Они даже побратались на память о том страшном дне и дали друг другу слово прийти на помощь, если побратим позовет.

И вот как повернула их братство, их дружбу судьба… Сделала их врагами, соперниками… а потом показала, что нет одному из них места на этом свете!

– Прощай, Искра, — горестно сказал Анатолий, проводя рукой по лицу Ганьки, чтобы мертвые глаза уже не раскрылись и не пугали живых страшным, последним взглядом, который, по приметам сведущих людей, может углядеть следующую жертву — поживу смерти. — Все кончено…

– Не все! — раздался громкий голос.

Анатолий узнал голос Петра, нехотя поднял голову — да так и замер.

И все замерли, увидав, что Петр целится в Анатолия из второго пистолета, того самого, который выронил Ганька.

– Скажи, где лежит завещание отца, то, о котором ты мне рассказывал? — хрипло выдохнул Петр. Вид у него был отчаянный, голос то прерывался, то взмывал до визга, глаза блуждали. — Знаю я вас, сейчас начнете вокруг меня разное плести, а мне нужно это завещание, чтобы доказать: я законный хозяин Перепечина! Ты говорил, оно у Бережного спрятано в тайнике! Ну, где тот тайник, не то я тебя убью! Минуту тебе даю! — И палец Петра напрягся на спусковом крючке.

Ульяша как неживая сидела в двуколке, с ужасом глядя на Анатолия, которого держал на прицеле Петр. На любую жертву ради этого человека готова была она, однако сейчас ее жертвы бессмысленны. Его жизнь зависит от безумной алчности!

– Ну, если завещание у меня, — послышался спокойный голос Бережного, — что ж ты целишься в Славина? В меня целься!

У Петра дрогнула рука, пистолет заметался между Анатолием и Бережным — и вновь нацелился в лицо Анатолия.

– Ну уж нет, — хрипло хохотнул Петр. — Ты государственный сыскарь, на тебя руку поднять — на каторгу угодишь как пить дать. А Славин кто? Так, никто, вдобавок родственничек… К тому же хочет у меня долю имущества незаконно оттяпать. Даже если пристрелю его, легко отделаюсь. Найду себе какого ни есть крючка приказного, который докажет, что Славин на мое добро покушался, а от вора защищаться — не грех, это по закону!

– Ты, Петр Иваныч, верно сказал, что я государственный чиновник, — снова заговорил Бережной. — Я тут и есть представитель закона. Так неужели ты думаешь, что я дам тебе на своих глазах невинного человека убить, а потом буду покрывать убийство? Да я жизнь положу на то, чтобы тебя на каторгу отправить! Поэтому брось пистолет, угомонись, давай поговорим…

– Не о чем мне с тобой говорить! — взвизгнул Петр. — Семка! А ну, поди сюда!

Чума-сыромятник, доселе маявшийся в сторонке, сделал робкий шаг к своему барину:

– Чего изволите?

– Подойди к Бережному и обыщи его! — приказал Петр. — Сдается мне, что у него под рясой еще один пистолет припрятан! Найди и дай мне!

Семен не двинулся с места.

– Предатель! — взвыл Петр. — Трус и предатель! Ты что, поверил, будто Бережной спустит тебе тот выстрел в спину? Спустит, что из-за тебя чуть не сдох в лесу? Спустит, что ты к Феньке лапы тянул? Некуда нам деться, одно остается — прикончить его! Тогда опять все по-старому будет. Сестру я тебе отдам, если преданность свою мне докажешь! Иди, обыщи его!

– Не трудись, — жестом остановил его Бережной. — Нету у меня больше пистолета под рясой. Подумай хорошенько, Семен! Сколько раз тебя твой барин обманывал? А я — служилый человек, мое слово — все равно что печатью скреплено. Коли сказал, что отпущу тебе тот выстрел, — так оно и будет. Но о Фенечке забудь, моя она была — моею и будет!

– Да уж тут не до барышни, — слезливо протянул Семен. — Тут самому живу бы остаться!

– Обыщи Бережного! — завизжал Петр. — Не то пуля твоя будет!

– Да брось ты, Петр Иваныч, — по-свойски отмахнулся управляющий. — Ну что ты гоношишься! Того убью, другого, третьего… Пистолет-то у тебя один? Выстрелить только один раз сможешь? Выстрелишь, потом, покуда чухаться будешь, все прочие на тебя и навалятся!

– А ты этого уже не увидишь! — вскричал Петр и спустил курок.

Семка даже вскрикнуть не успел — повалился навзничь с пробитой головой.

Ульяша спорхнула с двуколки и кинулась к Анатолию. Припала к нему, прижалась… нет у них будущего, она знала, но хоть один миг счастья есть. Если Петр выстрелил в Семена, значит, в Анатолия он уже не сможет выстрелить! Значит, его жизни ничто не угрожает!

– А! — закричал Петр. — Беззащитный я остался! Все против меня!

– Я с тобой, Петруша, родименький! — послышался голос Ефимьевны, и все увидели, что она стоит на крыльце, потрясая двуствольным охотничьим ружьем Леклера. — Заряженное! Бери да пали в тех, кто против тебя злоумышляет! Ишь чего вздумали — руки к барскому имуществу тянуть! Не ваше оно! Не ваше! Старый барин сколько раз говорил, что все Петруше отдаст!

– Говорить-то он говорил, — подал голос Анатолий, прижимая к себе Ульяшу. — А перед смертью написал совсем другое завещание. Все на три части поделил, поровну на всех своих троих детей. Теперь не только ты тут хозяин, Петр, и Фенечка хозяйка, и моя матушка. Одумайся, помирись с родственниками, мы свои люди, мы тебе все простим, зла тебе не сделаем.

– Врешь! — повернулся к нему Петр с выражением такой ненависти на лице, что Анатолий даже покачнулся, пытаясь отодвинуть за спину Ульяшу, но она неотрывно цеплялась за него. — Врешь! Вечно ты врешь! Голову мне заморочить хочешь? Ефимьевна! Пали в него! Пали в Славина!

– Да как же, миленький? — испуганно воскликнула Ефимьевна, нелепо вертя ружье. — Я, чай, стрелять не научена, не бабье это дело! И не ведаю, на куда тут нажимать-то!

– Петруша! — послышался голос сверху, и все увидели Фенечку, которая свесилась из окна и махала листком бумаги. — Петруша, ты посмотри, вот оно, батюшкино завещание! Ты сам прочитай!