Джулия Куинн - Секретные дневники мисс Миранды Чивер

— Бараны, — заключила Миранда.

— Козлы, — уточнила Оливия, пожимая плечами.

Тернер начал выглядеть встревоженным.

— Великий Боже! Вы что говорите на своем собственном языке?

— Нет, мы просто проясняем, — сказала Оливия. — Скажи лучше, ты не знаешь, кто первый сказал «Не отрезайте себе нос, чтобы досадить лицу».

— Я не уверен, что вижу связь, — пробормотал Тернер.

— Это не Шекспир, — сказала Миранда.

Оливия встряхнула головой.

— Кто это еще может быть?

— Ну, — сказала Миранда, — один из тысячи выдающихся писателей, пишущих на английском языке.

— Поэтому ты толкнула ее в ребра? — спросил Тернер.

— Да, — сказала Миранда, хватаясь за предложенный выход.

К несчастью Оливия перебила ее через полсекунды:

— Нет.

Тернер смотрел то на одну, то на другую с забавным выражением лица.

— Это из-за Уинстона, — сказала Оливия поспешно.

— А, Уинстон. — Тернер осмотрелся. — Он здесь, не так ли. — Он выдернул карточку из рук Миранды. — Почему же он не потребовал пару-тройку танцев. Или же ты планируешь сделать выгодную партию из этого.

Миранда заскрежетала зубами и отказалась отвечать. Что было вполне благоразумным выбором, так как она знала, что Оливия не позволит пройти удобному случаю мимо нее.

— Конечно, это не формально, — сказала Оливия, — но все согласны, что это была бы великолепная партия.

— Все? — мягко спросил Тернер, глядя на Миранду.

— А кто — нет? — удивилась Оливия, ожидая ответа с нетерпеливым выражением на лице.

Оркестр поднял свои инструменты, и первые звуки вальса распространились по всему залу.

— Полагаю, это мой танец? — сказал Тернер, и Миранда ощущала, что его взгляд не покидает ее.

Она задрожала.

— Так мы будем танцевать? — прошептал он, протягивая ее свою руку.

Миранда кивнула, нуждаясь в мгновении, чтобы обрести голос. Она понимала, что он что-то делал с ней. Что-то странное, трепещущее, что заставляло ее задыхаться. Ему нужно было только посмотреть на нее, не тем обычным взглядом, а по-настоящему, позволить глубоким голубым проницательным глазам погрузиться в ее глаза, и она почувствовала себя голой, ее душа обнажалась. И самое ужасное, что он понятия не имел об этом. Она была там с чувствами, выставленными напоказ, а Тернер, весьма вероятно, не видел ничего в ее глазах, кроме унылого коричневого цвета.

Она была маленькой подругой его младшей сестры и, по всей вероятности, так и останется ею.

— Вы оставляете меня одну? — спросила Оливия без обиды, но, тем не менее, с небольшим вздохом.

— Не бойся, — заверила Миранда ее, — одной ты надолго не останешься. Я вижу твое стадо, возвращающееся с лимонадом.

Миранда скорчила гримасу.

—Тернер, ты не замечал, что у Миранды весьма оригинальное чувство юмора.

Миранда склонила голову набок и сдержала улыбку.

— Почему-то я подозреваю, что ты не имеешь в виду ничего лестного для меня.

Оливия решила освободить ее.

— Долой тебя! Приятного танца с Тернером!

Тернер взял Миранду за локоть и повел ее на танцевальную площадку.

— Знаешь, у тебя более чем необычное чувство юмора, — прошептал Тернер.

— Да?

— Да. Но это то, что мне в тебе больше всего нравится. Так что, пожалуйста, не меняйся.

Она попыталась не чувствовать себя так нелепо польщенной.

— Постараюсь, милорд.

Он вздрогнул, когда обхватил ее руками для вальса.

— Теперь — милорд? С каких это пор ты стала столь правильной?

— За все это время, проведенное в Лондоне. Твоя мать вбивала в меня этикет. — Она улыбнулась сладко. — Найджел.

Он нахмурился.

— Думаю, что предпочитаю «милорд».

— Я предпочитаю «Тернер».

Его рука напряглась на ее талии.

— Хорошо. Пусть так и будет дальше.

Миранда вздохнула, когда они замолчали. Прозвучали первые звуки вальса, ее дыхание стало восстанавливаться. Ни скачки дыхания, ни что другое не могло заставить ее почувствовать легкого головокружения. И это дало ей возможность смаковать каждый момент, наслаждаться от прикосновения его рук. Она вдыхала его запах, чувствовала тепло его тела и просто наслаждалась.

Все это чувства были прекрасны, столь прекрасны. Было невозможно представить, что он не чувствовал тоже самое.

Но он не чувствовал. И она не вводила себя в заблуждение, что может претворить свои желания в жизнь. Когда она посмотрела на него, он бегло смотрел на толпу, его пристальный взгляд слегка омрачился, как будто он мысленно работал над какой-то проблемой. Это не был взгляд влюбленного человека. Как и то, что последовало дальше, когда по окончании танца он посмотрел на нее и сказал:

— Ты неплохо танцуешь вальс, Миранда. Ты на самом деле вполне совершенна. Не знаю, почему ты нервничала по этому поводу.

Его слова были добрыми. По-братски.

Это разрывало сердце.

— У меня в последнее время не было практики, — нашлась она с ответом, так как он, казалось, ждал этого.

— Даже с Уинстоном?

— Уинстон? — повторила она.

Его взгляд стал забавным.

— Мой младший брат, если помнишь.

— Да, — сказала она. — Нет. Я имею в виду, я не танцевала в последние годы с Уинстоном.

— Правда?

Она быстро посмотрела на него. Было что-то странное в его голосе, почти, но не совсем, слабые нотки наслаждения. Не ревность, к сожалению, она не считала, что его может так или иначе заботить, если она потанцует с его братом. Но у нее было странное чувство, что он поздравлял себя, как если бы предугадал ее ответ и был доволен своей проницательности.

О Боже! Она слишком много думала. Она слишком много размышляла, Оливия всегда обвиняла ее в этом, и на этот раз Миранда должна признать, что она была права.

— Я не так часто вижу Уинстона, — сказала Миранда, надеясь, что беседа прекратит ее размышления о вопросах, на которых совершенно нет ответов, такой например, как истинное значение слова «реально».

— О!— Тернер подтолкнул ее, слегка надавив на ее спину, так как они поворачивали направо. — Он обычно бывает в университете. Даже сейчас не прошел его семестр. Я думаю, что ты сможешь видеть его больше следующим летом.

— Я тоже этого жду. — Она прочистила горло. — Как долго ты планируешь здесь оставаться?

— В Лондоне?

Она кивнула.

Он сделал паузу, и они сделали небольшой поворот налево, прежде чем, наконец, сказал:

— Не знаю точно. Думаю, не очень долго.

— Ясно.

— Я должен быть в трауре, так или иначе. Мать была возмущена тем, что я не ношу траурную повязку.

— Я так не считаю, — призналась она.

Он улыбнулся ей. И на этот раз это было не по-братски. Улыбка не была полна страсти и желания, но, по крайней мере, это было что-то новое. Она была озорной и с каким-то тайным заговором, что заставляла ее чувствовать себя в одной команде с ним.