Барбара Картленд - Вальс сердец

– Папа, нет! – в отчаянии воскликнула Гизела. – Я пойду танцевать с этим господином!

– Неужели ты думаешь, что я позволю этому наглецу прикасаться к тебе? – сказал Пол Феррарис. – Не стоило везти тебя в такое место, но раз уж мы оказались здесь, то и уйти должны с достоинством.

Гизела, несмотря на отчаяние, надеялась, что отца еще можно уговорить уйти, но у нее уже не было возможности поговорить с ним.

Пол Феррарис, стройный и элегантный, в белой рубашке из тончайшего льна, не спеша прохаживался в центре зала.

Владелец клуба пригласил ему в секунданты уже немолодого, солидного человека – без сомнения, значительное лицо.

Гизела осталась за столиком и с тревогой смотрела, как отец разговаривает с секундантом, а с другой стороны зала к ним направляется офицер в сопровождении своих товарищей. Они громко смеялись и шутили.

Без своего великолепного мундира немец выглядел еще непригляднее. Взгляд, который он бросил на Пола, ясно говорил, что он уверен в своей победе.

Но если он победит, ей придется с ним танцевать!

Гизела едва удержалась, чтобы не броситься к секундантам, умоляя их остановить дуэлянтов.

Она понимала, что это ничем не поможет, а только послужит поводом для новых оскорблений.

Гизела сознавала, что должна держаться с достоинством и вести себя так, чтобы не оскорбить гордость отца.

Все посетители клуба глазели на дуэлянтов. Оркестр не переставал играть, и казалось, что перед зрителями разворачивается представление, специально задуманное для их развлечения.

Гизела подумала, что здесь, наверное, такие вещи случаются часто.

Ей хотелось спрятаться куда-нибудь, хотя бы закрыть глаза, чтобы ничего не видеть, но гордость заставила ее высоко поднять голову.

Она видела, как переговариваются между собой люди, и с отвращением подумала, что они, вероятно, заключают пари о том, кто победит, а на нее смотрят как на своеобразный приз для победителя.

От стыда ей хотелось провалиться сквозь землю.

Вдруг она услышала голос секунданта:

– Джентльмены, победителем признается тот, кто первым прольет кровь противника. После этого дуэль прекращается, а танцы продолжаются. Будьте любезны занять свои места. Начинайте по моему сигналу.

Широко открытыми глазами Гизела смотрела на отца в надежде, что он тоже посмотрит на нее. Но Пол Феррарис не отрывал взгляда от своего противника.

Гизела в отчаянии и испуге молилась за отца, но почему-то ее молитвы о помощи были адресованы не Богу, а Миклошу.

Клинки со звоном скрестились, и этот звук проник Гизеле в самое сердце. Внезапно она почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной.

Ей не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто это. По тому, как замерло ее сердце, она поняла, что это Миклош.

Не оборачиваясь, она протянула ему руку и почувствовала, как его сильные пальцы сжали ее ладонь.

Отец действовал осторожно, а немец, наоборот, был напорист.

Казалось, он хочет запугать противника, прежде чем тот успеет перейти в наступление.

Несмотря на то что Пол Феррарис уже много лет не фехтовал, он хорошо помнил основные приемы защиты.

Ему удавалось отражать выпады офицера, который был излишне горяч и явно хотел похвалиться своей удалью перед зрителями и собутыльниками.

Внезапно Пол Феррарис от обороны перешел к наступлению.

Кончик его рапиры распорол немцу рукав и оцарапал кожу.

Зрители вскрикнули, а секундант поднял руку.

– Честь удовлетворена! – провозгласил он громко, так, чтобы услышали все.

Пол Феррарис опустил рапиру.

В ту же секунду немец сделал неожиданный резкий выпад и ранил его в руку.

Это было нарушением правил. Раздались возмущенные возгласы.

– Это бесчестно, mein Herr! – строго сказал секундант отца немецкому офицеру.

Пол Феррарис выронил оружие и зажал рану ладонью.

– Вы победили, господин Феррарис, – сообщил ему секундант офицера. – Мне очень жаль, что вам нанесли оскорбление…

Офицер перебил его:

– Чепуха! Он просто порвал мне рубашку, но не пролил ни капли крови. Победитель – я. И я это вам докажу!

Гизела вдруг обнаружила, что ее рука по-прежнему в руке Миклоша. Она высвободилась и подбежала к отцу.

– Вам больно, отец? Позвольте мне перевязать рану.

– Пустяки, – ответил Феррарис. – Просто царапина. Пойдем отсюда.

– Не раньше, чем я получу свой танец, – протестующе воскликнул немец.

Он двинулся к Гизеле, и она инстинктивно спряталась за спину отца.

Но прежде чем Пол Феррарис успел что-то произнести, перед немцем возник Миклош и уверенным, не терпящим возражений тоном сказал:

– Если вы еще не удовлетворены, сударь, то будете иметь дело со мной.

– С какой стати я должен драться с вами? – спросил немец. – Я сам выбираю себе противника и не собираюсь сражаться со всеми фиглярами в Вене.

Публика притихла, ожидая, что ответит на это Миклош.

– Вы будете драться со мной, потому что я так решил, – сказал он. – А если вам нужен повод, то его не трудно найти.

Он сделал шаг вперед и бросил немцу в лицо ослепительно белую перчатку.

– Как ты смеешь оскорблять меня, венский подонок! – разъяренно вскричал офицер. – Да будет тебе известно, что мое имя – барон Отто фон Хётцендорф! Ты ответишь за оскорбление аристократа!

Вновь наступила тишина. Миклош спокойно ответил:

– Позвольте в таком случае и мне представиться: князь Миклош Эстергази.

В тишине Гизела услышала чей-то шепот: «Лучший клинок Венгрии!»

Она посмотрела на отца: он был бледен, но держался спокойно.

Кто-то накинул ему на плечи фрак и поставил перед ним бокал с красным вином.

– Как вы себя чувствуете, папа? – спросила Гизела.

– Отлично – и намерен досмотреть это представление до конца.

Секундант подал сигнал. Теперь, зная, кто его противник, немец сосредоточился и перестал паясничать.

Миклош был великолепным фехтовальщиком. Он снова и снова наносил немцу удары, но не касался кожи, а лишь разрывал ткань рубашки, чтобы секундант не смог остановить дуэль.

Звенела сталь; противники двигались в ритме музыки, словно танцуя причудливый танец. Порой немец переходил в атаку, но каждый раз она разбивалась о защиту Миклоша. С каждым выпадом офицер выглядел все более и более нелепо.

Наконец Миклош решил, что представление закончено. Изящным движением выбил рапиру из рук противника и, приставив клинок к его груди, приказал:

– Просите прощения у господина Феррариса и его дочери за свое безобразное поведение!

– Я… приношу извинения, – пробормотал немец.

– Громче! Я хочу, чтобы вас слышали все!

– Я прошу прощения!

Миклош опустил рапиру и повернулся к секунданту, чтобы поблагодарить его, но тут до него донесся отчаянный крик Гизелы.