Персия Вулли - Гвиневера. Дитя северной весны

Итак, из наших последних запасов были сварены новые порции снадобья, и Кети склонилась над горшками, тряся головой и бормоча заклинания, пытаясь спасти целую страну.

К концу первой недели после начала эпидемии менее чем половина от обычного количества людей были в состоянии собраться на обед в большом зале. Мы, сжимая в руках миски с отменным супом, сгрудились вокруг огня, потому что соломенные тюфяки с больными заняли почти все свободное место, и расставить столы было негде.

Когда с едой покончили, Нидан, предводитель королевских воинов, сделал знак слушать его, и люди замолчали.

— Мы обречены, — начал он, вглядываясь в измученные лица сидящих около огня. — Это дело богов, разгневанных какими-то нашими поступками или чем-то еще, что мы оставили недоделанным. И если мы хотим выжить, то должны найти способ умилостивить их.

В ответ раздалось согласное бормотание, но кто-то заметил со смесью отчаяния и гнева:

— Как нам узнать, какого из богов нужно умилостивить и каким обрядом? — Сразу возник ожесточенный спор между сторонниками каждого известного в Регеде бога, и наконец мой отец потребовал тишины.

— Совершенно ясно, что кто-то должен подсказать нам выход. Я, например, хочу просить старых богов, и… — он сделал паузу и посмотрел прямо на Катбада, — я клянусь сделать все, что необходимо, для защиты моего народа.

Воцарилась внезапная тишина, словно каждый, беззвучно вдохнув воздух, задержал дыхание. Те, кто следил за отцом, пока он говорил, смотрели на него в изумлении, а другие повернулись и тоже уставились на него, когда до них дошел смысл его речи. Я не знала точно, что внушало этот бессловесный страх, но мне свело живот от дурного предчувствия.

В этой тишине встал жрец и поклонился королю.

— Ты всегда был мудр и справедлив, господин. Я понял, что сейчас ты предлагаешь наиболее священное из всех жертвоприношений — то, на котором держится все королевство. Правильно ли я понял тебя?

— Да, — последовал ответ. — Я приношу безоговорочный обет.

Мать сильно побледнела, будто для нее это было неожиданностью, и я посмотрела на нее и Катбада, но враждебности между ними не заметила.

Жрец взглянул на отца с уважением и восхищением и обернулся к людям.

— Вам очень повезло, что у вас такой король. Но я не верю, что потребуется старый обряд. По крайней мере, мы должны посоветоваться с Владычицей. До Белтейна еще десять дней, и если я смогу одолжить у кого-нибудь кобылу, то поеду в святилище посоветоваться с нею. Если удача будет сопутствовать мне, я вернусь до того, как костер будет зажжен.

Последовало подробное обсуждение, и утром Катбад в сопровождении небольшого отряда из людей Нидана отбыл. Жрец ехал на Быстроногой, что, вероятно, спасло ей жизнь, потому что всех других лошадей, за исключением жеребца моего отца и двух рабочих лошадей, на следующий день отпустили на волю в надежде, что они смогут прокормиться самостоятельно. Если какая-то часть из них выживет, мы постараемся отловить их будущим летом. Я понимала, что, возможно, больше не увижу свою лошадь, и молила Эпону проследить за тем, чтобы она пережила ужасную весну и позже забрела на чью-нибудь усадьбу.

Одну из оставшихся лошадей забили, и несколько дней мы ели бульон с кусочками мяса.

Через неделю после отъезда Катбада заболел маленький принц, и той ночью матери у очага не было, хотя она спустилась вниз, когда ребенок заснул.

Она выглядела усталой и осунувшейся, медленно пробираясь между людьми, останавливаясь, чтобы успокоить одного или переброситься парой слов с другим. Я нагнала ее, когда она подошла к Гледис, сидевшей рядом со своей больной дочкой.

— Как она? — спросила мать, когда кухарка посмотрела на нее.

— Еще жива, — ответила она, — но ей не лучше. Совсем не лучше.

— А как с запасами еды на кухне?

Гледис пожала крепкими плечами.

— Осталось около двух баррелей овса, полбарреля ячменя и несколько мешков с горохом, а мужчины принесли двух куропаток. Сегодня я порезала в суп последнюю капусту, и у нас осталось несколько старых реп. Есть еще топленый свиной жир, но другая еда почти кончилась, и я не знаю, что мы будем делать.

Грузная старуха сгорбилась от горя, и мать опустилась на колени рядом с ней.

— Позволь мне посидеть с твоей дочерью, пока ты сходишь за чистой водой. Мы вымоем девочке лицо и шею, и ей станет легче. — Мать с болью посмотрела на пышущее жаром тело на тюфяке и потрепала кухарку по плечу. — Ты все время так занята остальными, что у тебя нет времени отдохнуть.

Старуха заупрямилась, потом все же пошла за водой, а мы с матерью сидели рядом с девочкой, которую я никогда не любила. Я вспомнила все недоброе, что думала о ней в ткацкой, и молилась, чтобы она поправилась. И напомнила богине о Лин, потому что никто давно ничего не слышал о ее семье, и я боялась, что их тоже свалила болезнь.

Позже, когда я крутилась рядом с Кети у очага, мать спросила ее, на сколько хватит запаса лекарств.

— Не могу сказать, сколько лекарства в отварах и сколько простой воды с множеством слов, произнесенных над ней, — проворчала Кети и взяла мать за руку. — Мне не нравятся эти круги у тебя под глазами, госпожа. Сколько времени ты не спала?

— Со мной все в порядке, — успокоила ее мать. — Я вернусь к себе, как только осмотрю остальных. — Это прозвучало так, будто она предполагала управиться очень быстро, но, когда я поднялась наверх, мать все еще занималась другими.

Я заползла под одеяла и лежала, слушая, как вода капает с крыши. Живот болел от страха и от голода. Весна, надежды и боги, казалось, были очень далеки, и я обращалась к каждому богу, которого могла вспомнить, — от великой Бригиты до Цернунна, рогатого бога, умолот их, чтобы от нашего двора больше не потребовалось никаких жертв.

На следующее утро я проснулась и увидела мать, спящую на стуле возле кровати брата, закутанную в меховой плащ. Уголь давно прогорел в жаровне у ее ног. Она выглядела такой усталой и жалкой, что я соскочила с кровати, подкралась к ней по устланному камышом полу и положила голову ей на колени. Мать сонно заворочалась, протянула руку и погладила мои волосы пальцами, показавшимися мне горячими и сухими по сравнению с моим лбом.

— Это когда-нибудь кончится? — прошептала я.

— Конечно, дитя, конечно, — успокоила меня она, постепенно приходя в себя. — Все имеет свой конец, и хорошее, и плохое.

— Но если нет… если все пойдет так, как сейчас… о каком ритуале поехал узнавать Катбад?

Я почти надеялась, что мама опять заснет и не ответит на мой вопрос. Помолчав, она начала накручивать локон из моих волос себе на палец. А когда заговорила, ее шепот был таким же слабым, как и мой собственный.