Анна Дэвис - Шкатулка с драгоценностями

— Почему ты не позвонила мне в офис? — Грейс хотела потрясти Нэнси, но с трудом удержалась. — Ты должна была позвонить мне, как только началась лихорадка. Я бы сразу примчалась домой, ты же знаешь!

— Я пыталась тебе позвонить, но что-то случилось с телефоном. Затем… Это было так ужасно! У Феликса начался припадок. Я на мгновение положила его на кушетку, но тут же услышала звук падения. Я, конечно, бросилась к нему, он упал на пол, его всего трясло, я не могла его поднять. Это было так страшно, Грейс!

— Да уж, могу себе представить. Как долго это все продолжалось?

— Полагаю, минуту-другую, но мне это показалось столетием. — У Нэнси расширились зрачки, она дрожала. — Когда все закончилось, я взяла его на руки и побежала через улицу к Джону. Он удивительный! Позвонил доктору, затем пришел сюда и помог мне уложить Феликса в постель. И остался на весь вечер, то есть на всю ночь. Даже когда пришла мама, он настоял на том, чтобы остаться и дождаться тебя.

— Так что же сказал доктор? — У Грейс начало нервно подергиваться веко. Мысль о том, что малыш Феликс бьется на полу в припадке, ужаснула ее. — Как сейчас Феликс?

— Доктор сказал, что припадок, вероятно, был вызван лихорадкой. К тому времени, когда он пришел, температура немного упала, и он полагает, что худшее уже позади. Но он велел держать его в прохладе, давать ему воду, если он проснется, и для уверенности наблюдать за ним до утра. А завтра он опять придет.

— Хорошо. — Грейс поняла, что руки у нее сжаты в кулаки. Ей понадобились усилия, чтобы разжать их.

Снизу раздался скрип. Крамер, сосед, поднимался по лестнице с двумя чашками какао.

— Вот. Я не знал, положить ли туда сахар, но все же…

— Спасибо. — Грейс взяла чашку.

Нэнси как-то странно-застенчиво, даже кокетливо взяла свою. Она называла его Джоном…

— Хотите, чтобы я остался и посидел с Феликсом? — спросил он. — Уснуть, вероятно, мне все равно не удастся.

Бессонница имеет свои преимущества, так что пользуйтесь!

Грейс чувствовала, как краска заливает ей щеки, и, посмотрев на Нэнси, увидела ее вспыхнувшее лицо.

— Спасибо, мистер Крамер, — с усилием произнесла она. — Вы очень добры. Но я с удовольствием сама посижу с Феликсом.

Пожатие плеч, улыбка.

— Что ж, если вы уверены.

У него были темные, очень темные карие глаза.

Восходящее солнце пробивалось сквозь тонкие занавески комнаты Феликса, проливая бледный свет на его спящее личико. В одиннадцать месяцев он превращался из младенца в маленького мальчика, но не был ни тем ни другим. Сейчас, в переходный момент, он был особенно уязвим, особенно красив. Пушистые волосики нимбом окружали его головку. Ярко-голубые глаза, обрамленные длинными, густыми ресницами, были сейчас закрыты. Из приоткрытых розовых губ мягко выходило дыхание. Его личико было прохладным, лихорадка прошла, и Грейс могла спокойно оставить его одного, но она все равно продолжала сидеть, наблюдая за ним, и чувствовала такое облегчение оттого, что с ним все в порядке, что не могла оторваться от него. Пока.

Многие говорили, что Феликс — точная копия Нэнси. Но эти люди не видели детских фотографий Грейс, пока ее волосы не потемнели. При ближайшем рассмотрении черты Феликса гораздо больше напоминали черты тети, чем матери. У него были глаза Грейс, озорная улыбка Грейс, бледная, почти прозрачная кожа Грейс. А вот четырехлетняя сестренка Феликса Тилли кукольным личиком, миловидным вздернутым носиком и ямочками на щеках больше походила на Нэнси.

Феликс лежал на боку, одну руку положив на лицо и слегка согнув пальцы. Очаровательные пухленькие пальчики. Другая рука лежала поверх одеяла. Наблюдая за ним, слушая его дыхание и предрассветные звуки снаружи, Грейс думала, что она не могла бы быть сейчас нигде, только здесь. Сидеть возле своего мальчика. Она позволяла себе думать о нем именно как о своем мальчике, не чувствуя себя предательницей по отношению к сестре. Ведь именно Грейс наблюдала за Нэнси, пока та была беременна Феликсом, Грейс помогала ей после смерти ее мужа Джорджа. Грейс присутствовала на затяжных, почти губительных родах, потирала Нэнси спину, поддерживала ее. Они держались вместе. Нередко в эти дни именно Грейс вставала, когда Феликс кричал по ночам. После смерти отца и Джорджа в доме номер 9 на Тофтс-Уолк не осталось мужчин. Хрупкая Нэнси изо всех сил старалась справляться со своими материнскими обязанностями. А Кэтрин, их мать, была эксцентрична и непрактична. Любила порассуждать о том, как должен функционировать мир, не имея ни малейшего понятия о ведении домашнего хозяйства. Поэтому Грейс пришлось стать главой семьи. Грейс заменяла Феликсу отца.

Неправильно, говорила она себе, сидя в кресле-качалке и глядя на своего мальчика, думать о нем как о своем. Становилось все менее и менее вероятно, что у нее когда-нибудь будут дети. Тридцать лет, мужа не предвидится. Да и зачем ей муж? Она привыкла жить сама по себе и не хотела подчиняться контролю мужчины. А когда живешь самостоятельно, тебя ничто не огорчает и не разочаровывает.

Феликс тихонько дышал во сне. Кресло-качалка тихо скрипело. У Грейс слипались глаза и падала голова, забитая событиями прошедшей ночи, воспоминаниями, переходящими в полусумасшедшие сны. Она танцевала со светловолосым американцем, или ирландцем, или кем там еще. Именно этого она и хотела вчера вечером — танцевать с ним, но этого не произошло. Они еще говорили, когда их обоих заметили люди, которых оба знали и которые их разлучили. Позже она искала его, но нигде не могла найти.

Его руки лежали на ее спине, ее руки обвивались вокруг его шеи. Она смотрела в его лицо, но обнаружила, что танцует с другим американцем — Джоном Крамером с противоположной стороны улицы.

11 апреля 1927 года. «Жители Уэст-Энда!

Дамы, дамы, что же вы делаете со своими волосами? Совсем недавно я заметила ярко выраженное ухудшение качества коротких стрижек. Неужели ваши мамы подстригали вам волосы с помощью пудинговых форм и кухонных ножниц? Эти тяжелые кривые лохмы по обе стороны лица непростительны! Идите скорее к профессиональному парикмахеру и не появляйтесь в «Кит-Кат-клаб», «Сайросе», «Пещере гармонии» и «Клаб-55», пока не исправите ситуацию. Если вы все равно должны выходить в свет, пожалуйста, доверьтесь Хаммерсмит-Пале и другим пригородным местам, где на такие вещи смотрят сквозь пальцы.

Поистине, вам нет прощения, потому что полно мест, где делают восхитительные и геометрически правильные короткие стрижки: у Стефани на Джермин-стрит, Уильяма Джонса на Брюэр-стрит и в салоне с удивительным названием «Угловой салон», за «Селфриджем». И этот список далеко не полный. Я не стану разглашать имя собственного драгоценного мастера, потому что подобная реклама может повредить мне в следующий раз, когда я позвоню, чтобы договориться о срочной встрече (впрочем, если вы напишете мне письмо, полное отчаяния, я, может быть, сжалюсь над вами!). А так он становится немного звездным (в последнее время я замечаю, как из его кресла выходят такие знаменитости, как Айседора Дункан, Констанс Тальмадж и Луиза Брукс). Они приезжают издалека ради этой мастерской тригонометрии, которая исходит от кончиков его пальцев, равную которой можно найти лишь в Париже. Когда я вчера в полуобморочном состоянии села в его кресло, он прошептал мне на ухо, что подрабатывает фокусником, распиливая дам пополам перед избранной публикой и время от времени заставляя их исчезать. Я посоветовала ему на будущее заставлять исчезать только тех, у кого плохо подстрижены волосы, а остальных не трогать.