Лариса Шкатула - Жена русского пирата

И как когда-то давно, в замке Головина, опять в его мозгу что-то щелкнуло, а время наполнилось образами и звуками. Возникло бледное Светкино лицо в обрамлении беспорядочно разметавшихся рыжих волос, раскрывшиеся от ужаса полубезумные глаза: какой-то мужчина в форме, который приближался к ней, на ходу расстегивая брюки. Наконец кусочки мозаики сложились в цельную картину. Это была камера, в которой на нарах сидела Светлана, а мужчина скорей всего был охранником в тюрьме или ДОПРе [39] Учреждение предварительного заключения .

"Что делать? Что же делать?!" — застучало в голове Яна. Увиденная им картина стала расплываться, и юноше пришлось сделать усилие, чтобы вернуть её.

— Шо ты боисси? — приговаривал в это время Светлане охранник. — Все одно в расход пустют, отсель никто не выходит! А так перед смертью индо разговеесся!

Она потеряла сознание. "Я не смогу туда пройти, просто не успею!" Ян увидел, как без чувств сползла на нары Светлана, но это не остановило насильника.

И тогда от страха за Светлану, от всепоглощающего желания ей помочь, Ян вдруг отчетливо представил себя там, в камере. И будто вправду в ней оказался. Продолжал оставаться в общежитии лишь какой-то одной своей частью, а другая была в камере! Он стал на пути охранника и ударил ладонью его в грудь. В область сердца. Он не хотел его убивать, понимая, что может ещё больше пострадать Светлана, но не рассчитал: удар получился мощнее, чем нужно… Тут же какая-то сила отбросила его назад. Ян покачнулся и рухнул на кровать, больше не сумев вызвать в памяти образ Светланы. Ян забылся тяжелым давящим сном и проснулся чуть свет почти без сил, ощущая слабость во всем теле…

Он заставил себя подняться, обмылся холодной водой — полегчало, — и вышел из общежития с намерением разузнать о Светлане все, что можно.

Дверь в квартире Крутько ему открыла незнакомая пожилая женщина. На вопрос Яна, где хозяева, она замотала головой:

— Ничего не знаю, Николай Иваныч прибежал заполошный: "Баба Люба, посиди с Ванюшей!" А на нем, батюшка мой, и лица не было!

Она тут же спохватилась, не сказала ли лишнего, и повторила, закрывая дверь:

— Ничего не знаю, мил человек!

Во дворе школы, где Светлана работала учителем русского языка и литературы, слышался мерный топот десятков ног и командный голос:

— Левой! Левой! Левой!

Ян подошел ближе. По двору ровными рядами, с красными галстуками на шее, маршировали дети.

— Левой! Левой! Левой!

Молодой человек в выцветшей гимнастерке некоторое время наблюдал за их маршем, а потом скомандовал:

— Запевай!

Ян невольно задержал шаг. Пионерская организация была создана всего год назад, но юные пионеры уже маршировали по всей России.

"Смена растет!" — тепло подумал Ян: он сам был комсомольцем и приветствовал идею коммунизма, которая вот так начинает свой победный путь — с юных голов и сердец! Он поднялся по ступенькам на крыльцо, а вслед ему неслось: "Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон…"

Уроки уже начались, и из-за одной двери слышалось хоровое: "Мы не рабы! Рабы — не мы!" За другой дверью тоже хором зубрили таблицу умножения.

Директора школы он нашел в маленьком кабинетике под лестницей. Судя по гимнастерке, и он был из военных. Идею полной ликвидации безграмотности большевики упорно проводили в жизнь, даже отзывая учителей из воинских частей.

Директор читал какую-то бумагу, шевеля губами и хмуря брови. Наконец он оторвался от чтения и посмотрел на Яна.

— Я вас слушаю.

Вроде слова, которые он произнес, были самые обычные и сказаны спокойным тоном, но Яну показалось, что отзвуки марширующих детских ног слышатся и здесь, в кабинете.

— Дело в том, что я — брат Светланы Крутько.

Когда-то давно смерть Олеси, которая была невестой Яна и подругой Светланы, породнила их. Общая цель — учеба в Москве, долгий путь, который они вдвоем прошли к этой цели, сблизили молодых, но без какого бы то ни было оттенка страсти или любовного влечения. Они, бывшие такими разными, казались теперь окружающим по-родственному похожими и не вызывали у них сомнения, что Ян со Светланой — брат и сестра. Директор вначале задержал взгляд на лице Яна, но тут же подчеркнуто безразлично спросил:

— И что вы от меня хотите?

— Узнать, где Светлана.

— Разве вы с нею не видитесь?

— Видимся, но я живу в общежитии, а она с мужем — в квартире…

— А почему вдруг вы пришли в школу?

— Потому что Светлана здесь работает!

— Но раньше я вас почему-то не видел. Появилась причина?

Глаза директора как два буравчика впились в лицо Яна. Весь их диалог выглядел более чем странным: ни на один вопрос юноши этот школьный администратор не ответил, а в свою очередь забросал вопросами Яна.

— Ни Светланы, ни её мужа не оказалось дома, и я, естественно, зашел в школу, — Ян ещё пытался направить разговор в нужное русло.

— А что это вы так разволновались, молодой человек?! Хотите, я скажу, в чем дело? Никакой вы Крутько не родственник! Скорее, сообщник! И в настоящий момент скрываетесь от правосудия!

Во время своей обличительной речи он так распалился, что даже приподнялся со стула, а забывшись, рухнул обратно и скривился от боли. "У него — геморрой! — мысленно поставил диагноз Ян. — Поделом, бог шельму метит! А детишек жалко…"

— Крутько арестована! — чуть ли не по слогам произнес директор, и опять его тонкие губы раздвинулись в злой усмешке, точно наружу изо рта просилось жало.

Ян смерил его презрительным взглядом и пошел прочь. Он уже взялся за ручку двери, как услышал: директор поднял трубку телефона и попросил:

— Барышня, дайте ОГПУ!

Юноша повернулся и, глядя ему в глаза, потребовал:

— Немедленно положите трубку!

Директор странно хрюкнул и быстро положил трубку на рычаг.

— Вы меня не знаете, — Ян не спускал с него глаз.

— Не знаю…

— К вам никто не приходил.

— Не приходил…

Ян не задумывался о последствиях своего поступка, хотя и считал себя без пяти минут врачом. Да и нужна ли хирургу психология, в которую он заглядывал лишь для общего развития. Сейчас его единственным желанием было закрыть этот злой опасный рот. Он так и поступил: директор стал не опасен, а юноша со спокойной совестью покинул школу. Его редкостный дар требовал изучения и осторожного обращения, а попал в руки человека молодого, импульсивного, что должно было когда-нибудь привести к непредсказуемым последствиям…

Директор был психически нездоров, и для него Янеково воздействие оказалось необратимо роковым. Впрочем, причины этого никто и никогда не узнал.

А военрук, которого директор накануне вызывал к себе, зайдя в кабинет, увидел картину, долго стоявшую потом у него перед глазами: мстительный и жестокий человек, гордящийся тем, что перед ним одинаково трепещут и учителя, и ученики, сидел бесчувственным болваном и на все вопросы военрука тянул: