Лариса Шкатула - Вдова живого мужа

Рядом с нею ехал красивый молодой мужчина в богатых одеждах, в вороте его рубахи виднелась тонкая кольчуга.

— Говорил я, княгиня Анастасия, — любовно пенял ей мужчина, — негоже женщине, которая ребенка носит, верхом ездить!

Наездница расхохоталась.

— Негоже мне, князь Всеволод, с двух месяцев оберегаться, ровно неженке какой! Жена под стать мужу должна быть! И сына родить здорового, и дочку ладную. Кто от молодицы, что в тереме обретается да на пуховых перинах днями валяется, здорового потомства дождется?!

Князь Всеволод с удовольствием посмотрел на юную жену. Анастасии в августе шестнадцать годов сравнялось, а к её словам женки вдвое старше прислушиваются: ни красой, ни умом Господь не обидел!

Бояре, будто досужие кумушки, его будущую женитьбу обсуждали и девицу из рода Астаховых Всеволоду брать не советовали. Мол, девка у них и верхом ездит, и стреляет, и в реке будто щука плавает; никакой женской науке не обучена. И кожа у неё от суровой жизни не белая да мягкая, как у других дочерей княжеских, а шершавая да на солнце почерневшая. С такой девкой не сладишь: не побить, паче ослушается, не прикрикнуть!

Оказалось, враки все. Кожа у Анастасии белая, гладкая, а уж нежная… Нежнее не бывает. Конечно, не бледная, как у иных молодиц, а такая, про каковую бают: кровь с молоком! Вроде изнутри розовым цветом подцвечена. Будто яблочки наливные на щеках, так бы и съел! И глаза зеленые. Заглядишься в них, ровно в омут — голова кружится!..

Анастасия оглянулась на боевую дружину, что сопровождала их в дальней поездке. Прохладное солнечное утро взбодрило воинов, но мирная тишина вокруг вызвала расслабленность во взорах. Третий день едут — никого, только птицы поют, только ковыль под ветром шуршит.

Тишь да гладь! Смотри вокруг, радуйся жизни, ан нет: вконец извелась Анастасия. Мнится ей, впереди опасность их поджидает. Крепится изо всех сил, мужу улыбается, а на душе кошки скребут! Скажи о том князю — лишь посмеется: мол, сама в поездку напросилась, а теперь бабьи страхи одолевают…

Как наяву перед нею встают чужие раскосые лица, разевают рты в гортанных криках. Даже запах их слышит — чужой, резкий. Так пахнет прогорклое баранье сало…

Прошлой ночью они снились ей как бы издалека, а нынешней — вовсе точно наяву. Проснулась в дрожи. Разглядела главного чужака-татарина: суровый лик, жестокие неулыбчивые глаза. Мало кого щадили они, оставляя в разрушенных городах и селениях кучи пепла и трупы, терзаемые хищными зверями и птицами.

Сенные девки шепотом рассказывали молодой княгине, как ещё зимой этот татарин — Батый, Анастасия вспомнила его имя — окружил город Владимир. Когда недостало больше сил для защиты, бояре и простой люд, почитая честь больше жизни, заперлись в церкви и решили умереть.

Татары ворвались в церковь, загодя её подпалив. Не могли они допустить, чтобы немалые церковные сокровища погибли. Многие владимирцы расстались с жизнью в дыму и пламени, другие — под мечом иноверцев. Мало кого в плен взяли, да и те лучше бы погибли…

Сам князь Всеволод тоже рассказывал Анастасии о татарах, но гордился русичами, что не токмо бежали в страхе от Батыя, но и покрывали себя бессмертной славой, давая басурману достойный отпор. Как, например, жители славного и прежде незнаменитого города Козельска. Имея над собой малолетнего князя, они порешили умереть за него. И слово свое сдержали.

Семь недель стояли татары под этой крепостью, а когда разбили стены и взошли на вал, им навстречу кинулись козельчане с ножами и бились, не щадя живота своего. Четыре тысячи воинов потерял Батый, осаждая этот город, но и он не пощадил никого: ни женщин, ни грудных детей…

Может, оттого у княгини сны-кошмары, что рассказов страшных наслушалась, да чересчур близко к сердцу приняла?!

Еще не знала Анастасия, что будущий ребенок своим зарождением дал толчок появлению у неё особого таланта — ясновидения. То, что она считала кошмарами, было лишь предвидением ужасных событий, которые наступили быстрее, чем дружина Всеволода успела осознать…

Татары не сразу поняли, что плечом к плечу с князем борется не обычный воин, а женщина. Дружина оборонялась самоотверженно, но нападавших было несравнимо больше.

— Любимый муж мой! — крикнула Анастасия. — Ты дал мне любовь свою и сделал счастливейшей из женщин! Потому не страшно умереть мне подле тебя!

Всеволод жене ответить не успел. Страшный удар сшиб его с седла, а секундой позже Анастасия услышала гортанный приказ предводителя. Уже зная, что сейчас произойдет, она все равно не смогла этого предупредить. Мысль её бежала быстрей, чем ответное движение молодого, гибкого, но все же непривычного к воинскому мастерству женского тела…

Брошенный меткой рукой аркан из конского волоса свистнул в воздухе и захлестнулся на теле, крепко притянув к нему руки. Ее выдернули из седла будто репу из грядки, и другой татарин, подхватив падающую Анастасию у самой земли, перекинул её поперек седла.

Что происходило после на поле брани, увидеть Анастасии уже не пришлось, она лежала поперек крупа быстро несущейся лошади и могла созерцать лишь пыль, клубящуюся под её ногами…

Несколько верст быстрой скачки, и Анастасию сняли с коня, чтобы точно мешок с тряпьем бросить на землю. Откуда-то сверху раздался гортанный приказ, её подняли и стали поворачивать во все стороны перед сидящим на возвышении татарским ханом из её сна. Он сделал какой-то знак, и с княгини, посмеиваясь, сорвали её походное одеяние, кольчугу. Она осталась в легкой исподней сорочке, красная от стыда. Хан одобрительно поцокал языком, и её куда-то повели.

Чьи-то, к счастью, женские руки приняли её в шатре из белого войлока, посредине которого стоял деревянный чан с водой. Анастасию догола раздели, мыли сразу в несколько рук, не давая ей и прикоснуться к себе самой… Надели прозрачные шальвары, легкую сорочку, расшитую золотом безрукавку, а поверх — какой-то непрозрачный темный балахон с прорезями для глаз и перевели уже в другой шатер. Она бесстрастно позволяла с собой это проделывать и, только оказавшись одна, лицом к лицу с ханом, начала осознавать весь ужас своего положения. Анастасия закричала, как подстреленная птица, а поднимающийся к ней со своего ложа хан проговорил неожиданно по-русски:

— Кричи-кричи, я люблю, когда женщины кричат…

Три года княгиня Анастасия провела в неволе у татар.

— Три года в неволе, — выговорила вслух Наташа; когда говоришь сама с собой, становится хоть немного спокойнее: мир внутри неё лучше мира снаружи — тот, в отличие от первого, нельзя ни понять, ни объяснить. От этого и вовсе становится страшно…

— Здравствуй, Оля! — сказал ей вдруг незнакомый юношеский голос, и она, не открывая глаз, пыталась понять, изнутри идет он или снаружи? На всякий случай все же открыла глаза.