Карен Рэнни - Пока мы не встретились

– Я вообще удивляюсь, что ты не попросила меня выкопать его гроб и похоронить здесь, в Балидоне. Даже лучше – почему не похоронить его прямо в часовне? Тогда ты сможешь каждый день навещать его, не обращая внимания на непогоду.

Кэтрин не отвечала, и Монкриф, в чьем голосе слышался неподдельный гнев, продолжал:

– Может быть, проведем церемонию? Выкопаем этого ублюдка, положим на обеденный стол? Вы все будете ныть, рвать на себе волосы и посыпать голову пеплом в память святого Гарри?

Кэтрин могла бы объяснить Монкрифу, что за эту неделю она не меньше его устала от ежеминутного упоминания Гарри, но неподдельное презрение в голосе Монкрифа насторожило ее.

– Ты ведь не любил Гарри, правда?

Синие глаза Монкрифа сделались непроницаемыми. Кэтрин поняла, что угадала, и отошла поближе к камину. К счастью, Монкриф остался на месте.

– Если он тебе так не нравился, почему ты явился ко мне с визитом? Пожалуй, твое чувство долга завело тебя слишком далеко.

Монкриф не отвечал.

– Питер ведь тоже не любил Гарри. Почему?

– Его не за что было особенно любить. – Монкриф развернулся и пошел к двери.

– Ты не можешь сейчас уйти, – закричала Кэтрин. – Не можешь сказать такое и просто уйти!

– Разве?

– Я никогда не считала тебя трусом, Монкриф.

Он замер на месте. Было видно, как напряглась его спина.

– Так почему тебе не нравился Гарри?

– Кэтрин, не задавай вопросов, если не готова выслушать ответ.

Одной рукой Кэтрин ухватилась за полку над камином, другой держала костыль, как будто готовясь обороняться. Острое предчувствие беды шептало ей, что нельзя спрашивать, нельзя слушать ответ, но разговор зашел слишком далеко. Теперь не остановишься.

– Расскажи мне. – И чтобы смягчить требование, добавила: – Пожалуйста.

Монкриф повернул к ней лицо, по которому ничего нельзя было прочесть.

– Твой Гарри был распутником, картежником и лжецом, ему просто нравилось убивать.

Кэтрин так крепко вцепилась в костыль, что у нее окаменела рука.

– Я уверен, если бы не война, он рано или поздно кого-нибудь убил бы и в мирной жизни. Он был неестественно кровожаден. Гарри никогда не брал пленных, если мог просто убить их на месте.

– Распутник?

Монкриф бесстрастно смотрел Кэтрин в лицо.

– Он переспал с половиной Квебека. Если женщина не хотела, это не останавливало Гарри.

Кэтрин молчала, и Монкриф продолжил:

– Он никогда не говорил правду, если мог солгать.

– Как он умер? – Кэтрин сама удивилась, что еще не лишилась дара речи.

Монкриф, не отвечая, отвернулся к окну. Он так долго молчал, что Кэтрин поняла: молчанием он спасается от ответа.

– Что заставило тебя приехать ко мне? Долг? Вина? Монкриф не отвечал.

– Ты его убил? Неужели ты так сильно его ненавидел, что убил?

Кэтрин испугалась собственной мысли. Казалось, что сердце ее остановилось, ожидая ответа. Наконец Монкриф заговорил:

– Я не любил его, но я его не убивал.

– Как он умер?

– Гарри застрелил муж его любовницы. В супружеской постели.

Наступила мертвая тишина, нарушаемая тиканьем часов на каминной полке. Почему она раньше не замечала, как раздражает ее этот звук?

– Благодарю, – наконец произнесла Кэтрин ледяным голосом.

Монкриф не отрываясь, смотрел на нее. Под его взглядом Кэтрин выпрямила спину и расправила плечи. Она как будто забыла о боли в ноге. И о боли в сердце. Ей казалось важным проявить сейчас все двое мужество и стойкость.

– Ты мне не поверила.

Кэтрин и не желала верить. Поверить – значит признать, что вся ее жизнь, во всяком случае, лучшая и самая драгоценная ее часть, была ложью.

– Мне не следовало ничего говорить.

Синие глаза Монкрифа затуманились от тревоги. Кэтрин хотелось закричать, чтобы он не смел, ей сочувствовать, ведь это сочувствие косвенным образом подтверждало правдивость его слов. Молчание тянулось бесконечно.

В груди Кэтрин разрасталась боль, как будто там скопились невыплаканные слезы и жаждали выхода. Монкриф должен уйти. Прямо сейчас. Ее выдержка слабела.

– Уйди, пожалуйста. – Кэтрин старалась выразиться как можно вежливее. В конце концов, Монкриф не виноват, что ей хочется сейчас умереть.

– Я не хочу оставлять тебя одну.

– Но должен оставить.

Монкриф вдруг подошел к ней и взял в ладони ее лицо.

– Мне нельзя было тебе рассказывать правду.

– Почему ты не рассказал все раньше? – спросила Кэтрин, поднимая на него взгляд, полный невыплаканных слез. Доброта в его глазах причинила ей новую боль. – Какой дурой я должна тебе казаться…

– Разве только дуры кого-нибудь любят? Ты ведь любила Гарри вопреки его порокам.

Кэтрин отстранилась и стала смотреть на огонь. Скупость Джулианы не оставила следов в этой комнате. В камине жарко горел огонь, но он не мог растопить холода в сердце Кэтрин.

– Хочешь, я скажу тебе нечто странное? – Рука Монкрифа на ее плече успокаивала Кэтрин. – Я влюбилась в Гарри из-за его писем.

Пальцы Монкрифа слегка поглаживали ее по шее, так легко, что по телу бежали мурашки. Но она не просила его прекратить. Казалось, одно только это прикосновение связывает ее с жизнью. Если Монкриф уйдет, водоворот боли и сожаления подхватит и унесет ее прочь.

– Мне нравилось, как он пишет. Нравилась глубина его мыслей. Я много раз перечитывала его описания Северной Америки и Квебека, мне казалось, что я тоже там, рядом с ним. Видишь ли, я поняла, что совсем не знала Гарри, до того как он вступил в полк. Но я узнала его по письмам и полюбила.

Монкриф опустил руку, Кэтрин оглянулась и коснулась его ладони – сейчас ей больше всего нужна была эта связь.

– Вот почему я так дорожу ими. Для меня эти письма – сам Гарри. Когда дела в Колстин-Холле шли плохо, я с ним советовалась, и он всегда давал мне хороший совет. Я рассказывала ему то, о чем никогда и никому не говорила раньше, и думала, что он дорожит моим доверием.

– Человек – это не только то, что он пишет. Слова мимолетны. Они просто способ удержать мысль, вопрос.

Кэтрин с мольбой заглянула Монкрифу в глаза.

– Но как он мог быть таким внимательным и одновременно таким ужасным? Как можно любить того, кого ты совсем не знаешь?

Монкриф не отвечал. Что он мог ей сказать?

– Иди. – Кэтрин глубоко вздохнула. – Пожалуйста, уходи.

За спиной хлопнула дверь, и Кэтрин тут же захотелось позвать Монкрифа назад. Никогда в жизни она не чувствовал а себя так одиноко.

Сжав кулаки так, что побелели костяшки, Монкриф стоял у окна. Ему хотелось расколотить это стекло, хотя бы для того, чтобы почувствовать – в жизни есть нечто такое же острое, как боль в его сердце.

Кэтрин полюбила мужчину из-за его писем. Эта горько-сладкая мысль разрывала ему душу.