Вирджиния Хенли - Неискушенные сердца

Парис печально вздохнул.

— Ах, если бы все было так просто, Фрэнсис!

— Что ты имеешь в виду? — резко вскинулся Ботвелл

— Как я могу заключить честное, достойное соглашение с людьми без чести?

— В чем дело, Разбойник? Говори-ка яснее!

Парис поколебался, оттягивая время. Очень нелегко обвести Ботвелла вокруг пальца

— Надеюсь, ты понимаешь, что это между нами? Если слухи пойдут, ее жизнь будет разрушена. Моя сестра изнасилована Адамом Гордоном. У меня есть документ, удостоверяющий это. И я хочу послать его королю.

— Королю? — недобрым тоном осведомился Ботвелл.

Парис продолжал:

— Я полагаю, что должен тебе открыть все. Король хочет, чтобы юные шотландские наследницы выходили замуж за представителей английских благородных семей. И я обещал ему Александрию.

— Понятно, — сказал Ботвелл, быстро соображая. — Значит, надо послать ее ко двору…

— В ее положении я никуда не могу послать сестру, — заявил Парис.

Ботвелл присвистнул, Единственным выходом было замужество. Но мог ли он даже заикнуться об этом Разбойнику Кокберну? Во всяком случае, если не подсластить пилюлю, то нет.

— Дай-ка я вернусь к Хантли и нашим переговорам. Я думаю, можно сойтись на чем-то вроде компенсации.

Парис развел руками.

— Это еще не все, Фрэнсис. Похоже, изнасилование — обычное дело для этого клана. Джон Гордон угрожал изнасиловать и мою жену, если она не простит ему долги на двадцать четыре тысячи фунтов стерлингов. К счастью, по своей наивности она подписала только копии. Сами оригиналы в безопасности, но ты видишь, какая здесь гуляет огромная сумма. Конечно, Фрэнсис, я не могу от тебя ждать, что ты станешь заниматься посредничеством просто так.

Ботвелл улыбнулся — хорошо, что Кокберн правильно понимает дело.

Как только Ботвелл и его люди уехали, Парис почувствовал себя прекрасно и был очень доволен достигнутыми договоренностями. Чего нельзя сказать о Табризии.

Занимаясь шитьем вещичек для ребенка, она выслушивала мольбы Александра — уговорить Париса отпустить его в Эдинбургский университет.

— Тэб, я буду тебе очень благодарен, если ты как можно скорее поговоришь с ним. Учебный год в университете начинается в сентябре, как ты понимаешь.

Александрия подсела к ней с другой стороны и стала горячо упрашивать:

— Я хочу, чтобы ты выяснила, что произошло между Парисом и Ботвеллом. Я точно знаю, он использует ту чертову бумагу против меня.

Парис услышал конец разговора, подходя к солярию. Он было разозлился, но злость его быстро сменилась удивлением, когда раздался голос жены:

— Черт побери! Я ужасно устала от ваших бесконечных приставаний! Вы оба отлично знаете — Парис не кукла, которую можно дергать за веревочку. Он видит насквозь все мои уловки с упрашиванием. И на меня одну обрушивается весь его гнев. Александрия, я предлагаю тебе: если хочешь что-то узнать от Париса, спроси сама. И ты, Алекс, тоже. Хочешь в университет — будь наконец мужчиной и попроси его сам. А уж если мне что-нибудь понадобится от Париса, не сомневайтесь, я сама к нему обращусь.

Прекрасное, теплое чувство охватило Париса при этих словах жены. За ужином она нашла записку, засунутую под ее прибор. «Моя дорогая Табризия, первая и единственная женщина в мире, которую я когда-нибудь любил и люблю отчаянно! Ты прощаешь меня? П.»

Она тут же поймала его взгляд через большой стол, и они словно уединились, утонув в глазах друг друга незаметно для всех Когда ужин подходил к концу, он приподнял бровь, и она улыбнулась ему таинственной улыбкой.

— Парис, пойдем в солярий. Я хочу поговорить с тобой.

— А мы не можем поговорить в постели? — прошептал он.

— Нет! Твое внимание отвлекается, да я и сама забываю обо всем, что собиралась сказать.

Он засиял, взял ее за руку и повел в солярий.

— Ты не подписал мировое обязательство, так ведь? — спросила она его с упреком. — Парис, ты не можешь себе представить, что творится со мной, когда ты отправляешься

в набег. Я не имею в виду твои походы вдоль границ в поисках овец. Я о том, когда ты идешь в рейд против вражеского клана. Я умираю тысячу раз! Ожидание невыносимо. И даже когда ты возвращаешься, я знаю — это не конец. После рейда — возмездие, потом еще рейд.. И так

далее, без конца

Он поднял руки, насмешливо изображая, что сдается.

— Успокойся, радость моя! Я подпишу это проклятое обязательство о замирении.

— Гм, это так легко? — Она удивленно и подозрительно посмотрела на мужа. — Ты решил подписать его задолго до того, как я заговорила об этом. Так ведь? Ах ты, дьявол! Больше я ни слова не скажу!

— О благословенные небеса! — рассмеялся он. — Так ты сама теперь пойдешь или мне тебя отнести?

— Отнеси меня, — искушающе прошептала она.

Он подхватил ее под коленями, изображая, что спотыкается от тяжести.

— Боже мой, вот это вес! Не знаю, смогу ли донести!

— Она счастливо засмеялась и прошептала:

— Я чувствую, что сможете, сэр.

Парис поцеловал ее раз двадцать перед тем, как положить на кровать. Он легко провел пальцами по ее ключице, но Табризия не удовлетворилась этим. В жажде настоящих ласк она потянула его руку ниже. Парис накрыл ее своим телом и повел в волшебное путешествие, подняв к таким высотам блаженства, что ей показалось, она коснулась звезд. Проснувшись наутро, он все еще держал жену в объятиях. Он склонился, поцеловал ее веки и удовлетворенно вздохнул.

Венеция приехала рожать в Кокбернспэт. Она заявила Ленноксу, что там, в окружении сестер, ей не будет так страшно. И, словно притянутые магнитом, Дамаскус и Шеннон приехали тоже.

Парис соорудил двуколку, чтобы собирающиеся стать матерями женщины могли ездить в солнечные дни лета и побольше дышать свежим воздухом. Даже Александрия стала выезжать. Молодая женщина набралась мужества и больше не боялась Париса, который уговорил ее ждать дальнейшего развития событий. Она успокоилась. Спокойствие передалось Венеции и Табризии. Они стали терпеливее и сдержаннее. Лишь одна Шеннон не могла побороть свой темперамент и время от времени в сильном раздражении закатывала глаза. Разговаривали только о родах, пока Парис не взорвался:

— Вам что, больше нечего обсуждать, кроме рождения и смерти?

В середине месяца их ожидало большое развлечение. В замок прискакал Ботвелл в сопровождении Джона Гордона и его сына Адама. Ботвелл лично гарантировал их безопасность, и они оба явились прямо в Кокбернспэт.

Парис прогнал женщин в комнаты, прежде чем позволил Гордонам ступить в замок. Александрия сидела бледная и дрожащая, боясь, что сейчас ее вызовут на переговоры, а потом боясь, что не вызовут.

У Джона Гордона хватило ума доверить Ботвеллу вести переговоры от его имени. Парис не побеспокоился проявить гостеприимство, не предложил приезжим выпить, явно демонстрируя неудовольствие и гнев в связи с их неожиданным появлением.