Пьер Мариво - Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***

— Что ж,— снова сказала младшая,— ничего не поделаешь. Оставим ее у этого доброго старичка (она имела в виду привратника), жена его позаботится о ней; он подержит девочку у себя, пока не получит ответ от ее матери; мы ей напишем. Надо полагать, она пришлет денег, хотя до сих пор от нее не получено ни гроша; пусть сама распорядится судьбой дочери, как найдет нужным. Я не вижу другого выхода, поскольку мы не можем ее взять к себе, а других родственников здесь больше нет. Я не склонна идти по стопам нашей матери, которой маркиза, при всей знатности и всем своем богатстве, не постеснялась подкинуть свою дочь на целых десять лет; и в довершение всего матушка завещала этому подкидышу тысячу экю! (Имелся в виду брильянт.)

Судите сами об этих женщинах, Марианна. Можно ли было, да еще в моем присутствии, отмахиваться от меня более оскорбительно, обсуждать мое положение более бесчеловечно и показывать его мне без всякого снисхождения к моим летам?

От этих речей у меня помутился ум; мне отказывали в приюте; меня попрекали тем, что госпожа де Трель взяла меня на свое попечение; мне предлагали жалкое пристанище на задворках того самого дома, где я была так счастлива, где меня лелеяла госпожа де Трель, моя бабушка, чей образ будет все время стоять перед моим взором, и я тщетно буду вопрошать: «Где она?». Наконец, эти вскользь брошенные слова о том, что моя мать совсем равнодушна к моей судьбе,— все это так потрясло меня, что я вскрикнула: «Боже, помоги мне!» — и залилась слезами.

Пока сестры обсуждали, куда меня девать, в столовую вошел господин Вийо, бывший фермер моего дедушки Тервира, которому госпожа де Трель написала перед смертью. Я его знала, он часто закупал у нас зерно; он сразу отыскал меня глазами и так приветливо посмотрел, что я, не успев ни о чем подумать, бросилась к нему за защитой.

— Ах, господин Вийо, вы были нашим другом! Возьмите меня к себе на несколько дней! — воскликнула я.— Вспомните госпожу де Трель! Не оставляйте меня здесь, умоляю вас!

— Господь с вами, барышня, я за этим и приехал: меня просила об этом госпожа де Трель в своем последнем письме. Вот оно, я получил его только сегодня, вернувшись из города,— сказал он.— Вот ее письмо. Сейчас же отвезу вас к нам в деревню, если дамы не возражают; я почту за честь оказать вам эту маленькую услугу, потому что многим обязан покойному господину де Тервиру, моему доброму хозяину и вашему деду, которого мы с женой горько оплакиваем и за кого и по сие время каждодневно возносим молитвы господу богу. Мы счастливы будем принять вас у себя на ферме; считайте себя в нашем доме хозяйкой, как оно и есть по справедливости.

— Прекрасно! — отозвалась одна из моих теток.— Не правда ли, сестра? Она будет жить у почтенных людей, которым вполне можно ее доверить. Да, да, господин Вийо, увезите барышню с собой, а я сегодня же напишу ее матери о вашей любезной готовности, пусть оплатит все издержки и поскорее возьмет ее, чтобы не утруждать вас излишними хлопотами.

— Что вы, сударыня,— ответил этот благородный человек,— я вовсе не думаю об оплате, не в оплате дело. Что до хлопот, то никаких хлопот не будет, жена моя домоседка, у нас пустует хорошая комнатка, мы ее держим на тот случай, если приедет зять. Но он может переночевать и в другом месте. Он мне только зять, а молодая барышня будет хозяйкой нашего дома, пока ее не затребует мамаша.

Я подошла к господину Вийо и стала горячо благодарить его за добрые слова, а он, в свою очередь, отвесил мне поклон, по которому сразу можно было признать дедушкиного арендатора.

— Значит, дело решено,— вставила свое слово младшая.— Прощайте, господин Вийо, сейчас сверху снесут сундучок молодой барышни; уже становится поздно, кареты поданы, нам надо уезжать. Тервир (это относилось ко мне), напишите завтра же вашей матушке; мы навестим вас в скором времени, слышите? Будьте же благоразумны, милая; господин Вийо, мы поручаем ее вам.

Потом они со всеми распрощались, вышли во двор, уселись каждая в свою карету и уехали, даже не поцеловав меня.

В словах, сказанных младшей сестрой, излился весь запас их добрых чувств ко мне: старшая решила, что этого хватит на них обеих, и ничего от себя не добавила.

Я вздохнула свободнее, когда они исчезли из виду, одной печалью стало меньше. Какой-то крестьянин взвалил на плечи мой сундучок, и мы с господином Вийо пошли следом за ним.

Нет, Марианна, хоть я уже испытала много горя, но ничто не могло сравниться с острой болью, какую я почувствовала в ту минуту.

Как это получается, что мы, столь ограниченные во всем, можем лишь страдать безгранично? Еще вчера я не жила, а умирала в этом доме; и что же? Теперь, когда я уходила оттуда, мое сердце разрывалось на части, мне казалось, что я оставляю в этом доме свою душу. Я чувствовала, что с каждым шагом меня покидает частица жизни; я не дышала, а вздыхала; а ведь я была так молода! Но четыре таких дня, какие пережила я, многому могут научить — они стоят годов.

— Барышня,— уговаривал меня фермер (он и сам чуть не плакал),— полно вам убиваться, не оглядывайтесь, лучше пойдемте быстрее. Ваша бабушка любила вас; вы будете все равно что у нее.

Так он говорил и старался увести меня подальше; но я все оглядывалась, пока не скрылся вдали этот несчастный дом, в котором я не могла жить и с которым не могла расстаться.

Наконец мы пришли в деревню, и вот я в доме господина Вийо и его жены, которой до сих пор совсем не знала. Она встретила меня ласково, а я так нуждалась тогда в ласке! У нее я не чувствовала себя чужой. Люди с добрым сердцем сразу становятся нам близки, кем бы они ни были; мы чувствуем, что это наши друзья, а друзей можно иметь во всяком сословии.

Таков был оказанный мне прием, и мне сразу стало легче, потому что их дружелюбие рассеяло то оцепенение и страх, ту душевную подавленность, в которой я находилась все последнее время; здесь я, по крайней мере, не боялась плакать и вздыхать.

Тетки заставляли меня таить свое горе про себя, а у добрых и заботливых людей, приютивших меня, я могла дать ему волю; оно стало легче и спокойнее, и мало-помалу совсем утихло; в душе моей осталась лишь умиленная память о госпоже де Трель, которая не стерлась и по сей день.

Я написала матери; все были уверены, что я пробуду у четы Вийо не больше десяти или двенадцати дней. Ничуть не бывало; мать приказала мне в нескольких строках оставаться у них, под тем предлогом, будто они с мужем уезжают в путешествие и лишь на обратном пути захватят меня с собой в Париж.

Но путешествие это откладывалось с месяца на месяц, потом его вообще отменили, и в конце концов маркиза заявила без обиняков, что не может сказать, когда приедет за мной, но постарается устроить так, чтобы меня кто-нибудь привез в Париж; однако и это ни к чему не привело, хотя я беспрестанно докучала ей письмами, на которые не получала ответа; наконец я сама устала писать и осталась у фермера, такая заброшенная, как будто у меня вовсе не было никакой родни. Лишь изредка мать высылала мне немного денег на одежду да плату за мое содержание,— но несмотря на ее крайнюю скудость, мои благородные друзья продолжали любить меня и оказывать мне знаки уважения.