Аманда Скотт - Гордость и страсть

— Почему Файф назвал вас Уэструдером? — спросила она, зная по опыту, что лучшая линия поведения — заставить его защищаться.

Его гримаса показала ей, что у нее все получилось, пусть и ненадолго.

— Не помню, говорил ли я тебе, что мой отец умер, пока я был в Данциге, — сказал он.

— Нет, — отозвалась она. — Я подумала, что его, должно быть, нет на этом свете, когда вы сказали мне, что принесли клятву на Мут-Хилле от своих земель. Еще вы рассказывали мне, что ваш дом в Уэструдере. Но Файф назвал вас Уэструдером, а не сэром Гартом, поэтому ваше баронство, должно быть, могущественно. Мой отец тоже… был бароном, но хотя его владения обширны, он считал свой рыцарский титул более значимым.

— Многие так считают, — согласился Гарт. — Я тоже горжусь своим, но мой отец, как и дед, хотя и был рыцарем, взял баронский титул.

— Почему вы не рассказали мне раньше?

— Правду сказать, девушка, я как-то не думал об этом. Хотя мне приходило в голову, что ты могла решить, будто я тебя обманул, если бы услышала, как кто-то обращается ко мне «милорд» или «Уэструдер». Я чувствовал себя виноватым, потому и избегал обсуждать эту тему. Я говорил себе, что буду держаться здесь в тени, потому что рыцарь на службе, который к тому же является еще и земельным бароном, привлечет ненужное внимание. Это правда. Такие сведения могли даже навести определенных людей на мысль, что мы с принцессой…

Он заколебался, не желая предполагать, что люди могут заподозрить.

— Вам нет нужды объяснять это, сэр, — сказала Амалия. — Люди действительно строят несправедливые предположения из-за того, что она не живет с сэром Джоном Эдмонстоном.

Теперь она почувствовала себя виноватой, потому что и раньше знала, что он владеет земельными угодьями и является бароном, но она еще не была готова говорить о себе.

— Какой он, Уэструдер? — поинтересовалась она.

— Скоро я отвезу тебя туда, и увидишь, — пообещал он. — Теперь, когда у меня есть жена, полагаю, мне придется взять на себя все остальные свои обязанности и перестать перекладывать их на плечи управляющего. Он будет рад заполучить меня домой, но вначале я должен закончить то, что начал. Но я все равно могу отвезти тебя туда после того, как встречусь с Дугласом, и после того, как мы проводим твоего отца в последний путь.

— Вы… ты просто оставишь меня там?

— Не одну. Моя мать будет счастлива показать тебе все, что ты захочешь увидеть. Как думаешь, тебе понравится иметь собственный дом и быть в нем хозяйкой?

Вспомнив, как это было, когда они с Мег приехали в Скоттс-Холл, а леди Скотт была не особенно рада, Амалия усомнилась, что леди Нейпир — или Уэструдер, если она предпочитает так себя называть, — придет в восторг, когда в доме, который она считает своим, появится новая хозяйка, поэтому покачала головой:

— Я останусь здесь с Изабеллой, пока ты не закончишь свои дела. Потом мы поедем вместе.

— Значит, ты примирилась с мыслью быть моей женой?

Амалия почувствовала, как на мгновение ее сердце перестало биться. Что она могла на это сказать? Примирилась или нет, она знала, что именно этого она желает всей душой. Поэтому страх, что он отвергнет ее, узнав правду, усилился во сто крат, и на глаза ее навернулись слезы.

— Бог мой, милая, не плачь. — Он протянул руки и привлек ее к себе. — Сердце мое разрывается, когда я вижу, как твои глаза наливаются слезами.

— Не обращай на них внимания, — ворчливо пробормотала она ему в грудь. — Я плачу, если мурлычет котенок или помнется платье. — Вскинув на него глаза, она попыталась улыбнуться. — Я могу расплакаться просто от мыслей о чем-нибудь печальном.

— Правда? — Он вскинул брови, но в глазах поблескивали лукавые искорки.

— Да, могу. Это срабатывало, когда отец меня бранил, поэтому я прибегала к этой уловке, да так убедительно, что даже сестры начинали реветь, глядя на меня. Но маму обмануть мне никогда не удавалось, поэтому я отказалась от этой тактики лет примерно в одиннадцать. Но я и сейчас могу это делать.

— Ну, на меня это произведет не больше впечатления, чем на твою мать. Я всегда сумею отличить настоящие слезы от притворных.

— Бог мой, как?

— Моя сестра Джоан была в этом деле мастерицей и могла обмануть нашего отца, в точности как ты своего. Но, наблюдая за ней, я понял, что когда она плачет из-за чего-то по-настоящему, мне хочется ее утешить. Когда притворяется, я только раздражаюсь.

— А какая она, Джоан?

Его руки по-прежнему лежали у нее на плечах, и он крепче сжал их, словно хотел ее встряхнуть.

— Хватит уже увиливать. Пора нам… что это за чудесный аромат?

Он наклонился ближе, понюхал.

— Я… я немного подушилась духами Сибиллы. Она одолжила их мне.

Он наклонился ниже, и его теплое дыхание овеяло ее шею.

У ее платья был низкий вырез, и когда он опустил голову еще ниже, подбородок коснулся выпуклости груди, защекотав ее щетиной.

Она поймала рукой его подбородок и попыталась отодвинуть.

— Вы исцарапаете меня, сэр! Хватит!

Вместо того чтобы подчиниться, он схватил ее руку и перевернул, чтобы понюхать запястье.

— Мы должны раздобыть для тебя таких духов еще. Мне они ужасно нравятся.

— Сибилла так и сказала, что тебе понравится. Интересно, откуда она узнала?

Он ухмыльнулся:

— Только не начинай доискиваться причин, девушка. Я знаю, как работают женские мозги. У меня с Сибиллой ничего не было, так что даже не думай.

Она не смогла устоять против его улыбки и тоже улыбнулась, но на сердце по-прежнему было тяжело. Она боялась, что им недолго осталось улыбаться.

Его пальцы двинулись к шнуровке лифа, но он приостановился и обхватил ладонью ее затылок, губы медленно приблизились к ее губам.

— У тебя такая прекрасная кожа, Молли-детка, — пробормотал он. — Я хочу прикасаться к тебе везде, чтобы отыскать самые мягкие, самые гладкие местечки.

Волнующий трепет пробежал по ней. Тело приветствовало его прикосновения, как было с самого начала, а его ласки смягчали и успокаивали.

Что-то в нем создавало у нее ощущение безопасности, хотя она не имела представления почему и может ли доверять собственным чувствам. Вспомнив прошлое, она, упав духом, подумала, что это было бы глупостью.

И все же он теперь ее муж. Он так сказал, священник так сказал, и Файф с Саймоном согласились. Мимолетная мысль о матери промелькнула в голове. Но образ померк, когда она вспомнила о его поместьях и его связи с Букклеем. Ее мать в первую очередь практична, и она ценит богатство и могущественные связи гораздо больше всего остального.

Губы коснулись ее губ, и тело откликнулось со всем пылом. Все мысли вылетели у нее из головы. Его поцелуй был нежным, но собственническим.

Он сказал, что хочет прикоснуться к ней везде. Тело ее запылало от этой мысли, и жар растекся по нему, заполняя каждую клеточку.