Аманда Скотт - Гордость и страсть

Но он понимал, что разумнее охладить и то и другое.

Он не может убить ее брата, поэтому придется просто ждать, предоставив всему идти своим чередом. Такой мерзавец наверняка плохо кончит. А тем временем Гарт сделает жизнь Тома несчастной, просто сообщив ему, что знает о его подлом поступке, и предупредит, чтобы не попадался ему на глаза.

Ну а пока он лишь сказал:

— Я больше не буду давить на тебя сегодня, милая. И если я вовремя не вернусь, чтобы отвезти тебя в Элайшо на похороны сэра Иагана, возможно, так будет даже лучше.

Сомневаюсь, что при встрече с твоими братьями у меня не возникнет желания наказать их обоих за все, через что они заставили тебя пройти.

Она ничего не сказала, но насухо вытерла глаза краешком одеяла.

Он сделал вид, что не заметил этого, и, стремясь облегчить ее печаль прозаическими заботами, заявил:

— Вначале я должен встретиться с Арчи. Он, понятное дело, сразу же помчится перехватить Файфа в Элайшо, но ты не можешь ехать туда с ордой Дугласов. Это наделает шуму, даже если я буду рядом. Но после того, как я поговорю с ним и с одним человеком, которого он берет с собой, я за тобой вернусь и мы поедем в Элайшо вместе, если будет еще не слишком поздно, чтобы поспеть на похороны.

— Я еще не знаю, хочу ли, — сказала она. — Что ты сделаешь с Томом?

Удовлетворенно отметив, что она не может представить, чтобы он ничего не сделал, Гарт отозвался с легкой улыбкой:

— Дам ему понять, что знаю, это все.

Она склонила набок голову, нахмурившись, взглядом ища его взгляд. Наконец кивнула.

— Если так, — сказала она, — то, ручаюсь, мы будем редко его видеть.

— В Уэструдере мы его совсем не будем видеть, — присовокупил он. — А теперь иди ко мне. Это ведь наша брачная ночь, в конце концов, и все не так уж плохо. По крайней мере твои испытания не отвратили тебя совершенно от секса. Или отвратили?

Она заколебалась, с испугом осознав, что тот случай и вправду мог породить у нее стойкое отвращение к физической близости.

— Я так думала, — призналась она. — Думала, что не смогу вынести прикосновений ни одного мужчины. Но теперь подозреваю, что больше боялась того, что муж с позором отошлет меня обратно к отцу.

— Ты никогда не возражала против моих прикосновений, — мягко проговорил он.

— Один раз возражала, — парировала она.

Он улыбнулся:

— Ты сказала, что я такой же презренный, как и Бойд, да. Думаю, ты должна понести небольшое наказание за эту колкость, если, конечно, ты не будешь против моих прикосновений.

— Каких прикосновений? — спросила она подозрительно, но без испуга.

— Вот таких, — ответил он, снова привлекая ее в свои объятия. — Так на чем мы остановились перед разговором?

Амалия прильнула к нему, наслаждаясь его силой и теплом до тех пор, пока мысли не потекли назад, к тому, что он сказал. Их положение было не совсем таким, как до этого, ибо сейчас между ними была ее рубашка.

Словно мысли его снова следовали по тому же пути, что и ее, рука скользнула к внешней стороне груди и, слегка коснувшись соска, к завязкам рубашки. На этот раз пальцы справились с ними быстрее, но когда ворот распустился, рука его замерла.

— Ты уверена, Молли-детка?

Улыбнувшись, она крепче прижалась к нему, пальцы ее заскользили по его груди, играя с обнаруженной там мягкой курчавой порослью.

— Уверена.

Его ласки вначале оставались нежными, и он гладил ее, согревая, затем сделались более уверенными и дразнящими. Губы играли с ее губами, язык дразнил ее язык, и она ответила на эти заигрывания, потрясенная и восхищенная, что может чувствовать себя с ним игриво.

Он стащил с нее рубашку и продолжал ласкать ее, приглашая прикоснуться к нему.

Она училась быстро, ибо отклик его был искренним, а восторг явным. Он, казалось, не спешил, довольствуясь тем, что позволял ей исследовать его, находя все новые и новые способы дать ей знать, какое наслаждение она дарует ему.

Спустя некоторое время она почувствовала, что удовольствие от его ласк граничит с мучением. Это была приятная мука, но очень скоро ее потребность в нем стала невыносимой. Его руки и губы опускались все ниже, пока одна рука мягко не коснулась ее между ног и не начала ласкать ее там.

Она ахнула.

— Если хочешь, чтобы я остановился, скажи, — пробормотал он. — Я не хочу причинить тебе боль и не сделаю ничего, что тебе не нравится.

— Делай как пожелаешь, — выдохнула она, — только, Бога ради, не останавливайся сейчас.

Ей показалось, она услышала его низкий смешок. Затем он взял ее руку и поднес к себе, молча побуждая прикоснуться к нему.

Она без колебаний сделала это, лаская его, пока он не прохрипел:

— Я не могу больше сдерживаться. Я хочу быть внутри тебя.

— И я хочу, чтобы ты был там, — отозвалась она, направляя его.

Он был нежен до тех пор, пока это было возможно, но она встречала каждый его толчок. Она и не знала, каким приятным может быть соитие.

А когда они, утолив обоюдную жажду, вернулись с небес на землю, он сказал:

— Теперь ты моя, дорогая, во всех смыслах. Я брошу вызов любому, кто скажет, что это не так.

— Да, сэр, а вы мой, — отозвалась Амалия.

Глубокое удовлетворение, которое она почувствовала при этих словах, изумило ее.

Он висел, опутанный цепями и прикованный к сырой каменной стене, в кромешной тьме, словно в глубокой темнице. Но не чувствовал боли, даже когда тряс оковами, безуспешно пытаясь освободиться.

Если внизу и был пол, а сверху потолок, он не ощущал ни того ни другого, а только паутину. Затем крошечная белая точка возникла в отдалении. Она начала медленно разрастаться в круг света, а по мере того как росла, внутри образовывались очертания, пока он не смог различить голубое небо, пушистые белые облака и Амалию.

На ней был винно-красный бархатный плащ, в котором он впервые ее увидел, и она стояла наверху высокого, крутого утеса. Ветер раздувал ее распущенные волосы и юбки. Когда круг увеличился, он увидел, что утес возвышается над речной долиной, возможно, Дейл-оф-Твид, хотя он не знал ни одного такого высокого утеса во всем Приграничье.

Она повернула голову, кажется, заметила его и улыбнулась. Улыбка ее застыла, когда ветер подул сильнее, еще сильнее, до тех пор, пока она напряженно не отклонилась назад.

Ветер продолжал усиливаться, пока тревога не наполнила его. Тревога и страх. Затем его обуял беспомощный ужас, когда ветер подхватил ее и сдул с обрыва.

Гарт с тихим возгласом пробудился, дрожа, и увидел Амалию у окна в светло-голубом шелковом халате, несколько ей длинноватом. Он был рад проснуться свободным от цепей и увидеть, что она в безопасности.

— Доброе утро, — хрипло произнес он.

Она с улыбкой обернулась.

— Будет чудесный день, когда встанет солнце, — сказала она. — Тэм с Симом уехали некоторое время назад.