Анна Кэмпбелл - Пленница греха

— Я принимаю ваше великодушное предложение, сэр Гидеон. Благодарю.

Ее густые ресницы опустились, бросив тень на ее глаза, которые приобрели оттенок малахита. Глаза у нее были необычайной красоты, и Гидеон не мог этого не заметить.

— Надеюсь, ваша доброта ко мне не обернется для вас бедой.

Опять эта проклятая благодарность. Гидеон пробурчал в ответ что-то невразумительное.

— Не уверен, что вы по-прежнему будете считать меня добрым, когда увидите мой дом. Я не был там с тех пор, как уехал шестнадцатилетним подростком. И даже тогда он был далек от роскоши. Одному Богу известно, в каком состоянии это место сейчас.

Если верить нотариусам отца, старый особняк все еще стоял, как стоял он все четыре сотни лет, обдуваемый ветрами и поливаемый дождями. Однако они не могли ничего сообщить ему о том, в каком состоянии находится его собственность. И судя по тому, что Гидеон сумел прочитать между строк всего этого юридического словоблудия, дом его совсем обветшал.

Ни его отец, ни старший брат, насколько Гидеон понимал, не проявляли особых талантов в управлении имением. Едва ли что-либо изменилось с тех пор, как ненавистный младший сын сэра Баркера Тревитика уехал в Азию и пропал там. До того, как сломать себе шею в пьяном угаре во время охоты, сэр Баркер даже не знал, жив ли его второй сын или мертв. Впрочем, его это едва ли волновало. В то же время он был уверен в том, что фамильное достояние перейдет в надежные руки Гарри.

Как имногое другое, связанное с возвращением Гидеона в Англию, известие о смерти его отца и брата не очень расстроило его. Ни тот ни другой никогда не питали к нему теплых чувств, а Гидеон не был настолько лицемерным, чтобы делать вид, будто скорбит об их уходе из жизни. О двух людях, живших в одном доме с ним, он думал с жалостью, поскольку они растратили свою жизнь на распутство и пьянство.

— С тех пор как вы уехали, в доме никто не живет?

— Мой старший брат жил там до прошлой зимы, а потом скоропостижно скончался.

Гидеон старался говорить спокойно, не выдавая своих эмоций.

— Соболезную вам, — прошептала Чариз.

— Мы не были близки.

Это еще мягко сказано. Дикие звери получали более нежное воспитание, чем два юных Тревитика.

— Это тоже достойно сожаления. Семья — это важно.

— Не для меня, — язвительно произнес Гидеон. — Не думаю, что ваш личный опыт много лучше моего.

Она поджала губы.

— Жестокость моих братьев не может разрушить мою веру в общечеловеческие ценности. Я не стала бы отдавать им в руки такой козырь. Им меня не сломить.

— Вы храбрая женщина.

И эта храбрость ей сейчас пригодится. Он помолчал, собираясь с духом. Он должен сообщить ей еще кое-что.

— Мы будем жить по-холостяцки, мисс Уотсон. Я, Талливер, несколько слуг. Через пару дней вернется Акаш.

Чариз прикоснулась к щеке, покрытой синяками. Этот жест говорил о неуверенности и невольно привлек его внимание к ее лицу. Этим утром и синяки, и опухоль спали. Намек на ее настоящие черты проглядывал, словно в мутном зеркале. С тяжелым сердцем Гидеон вынужден был признать, что мисс Уотсон может оказаться красавицей.

Когда он увез ее из Уинчестера, о ее внешности он не думал. Для него она была человеком, нуждающимся в помощи. Последнее, с чем он хотел бы иметь дело, так это с привлекательной особой женского пола. Она была бы лишь болезненным напоминанием о том, чего у него никогда не будет.

— В доме ни одной леди? — удивилась Чариз.

Он не мог ее в этом винить. Барышню нежного воспитания переезд в холостяцкое логово должен был напугать.

— Ни одной престарелой тетушки? Ни одной овдовевшей кузины?

— Боюсь, что нет.

Если бы он мог уверить ее в том, что предложенная им помощь не будет иметь для нее неблагоприятных последствий. Как бы он хотел иметь в наличии альтернативный план по обеспечению для нее безопасности.

— Я долгое время был за границей и не собираюсь общаться с местной знатью. Дом расположен в глуши, вдали от столицы местные жители не доверяют чужакам.

Чариз нервно теребила повязку на руке, пальцы у нее были длинные, изящные. Гидеон заметил, что у нее больше нет напряженности.

Чариз заговорила не сразу.

— Для меня безопасность гораздо важнее, чем мое имя.

Подняв глаза, она робко улыбнулась:

— Я так и не поняла, зачем вам все эти хлопоты. Ваше великодушие к незнакомке делает вам честь.

— Я питаю отвращение к несправедливости. Презираю тех, кто бьет слабого. Все во мне восстает против того, чтобы те, кто обращается с женщиной так, как обошлись с вами, оказались на коне. — Голос его был хриплым от переполнявших его чувств. — Пока в моем теле теплится жизнь, мисс Уотсон, я сделаю все, чтобы обеспечить вам безопасность и свободу.

Он тут же пожалел о сказанном.

Проклятие, проклятие, проклятие. Почему он не может держать свой чертов рот на замке?

Мисс Уотсон относится к нему с благоговением, она боготворит его, как героя. Но он этого не заслужил. Пообещав Чариз безопасность и свободу, сэр Гидеон снова замкнулся в себе.

Большую часть дня он спал. Или притворялся спящим. Точно она не знала. Зато она точно знала, что ему нравится любопытство.

Зато, притворяясь спящим, Гидеон предоставил Чариз возможность часами наблюдать за ним. Таинственное недомогание прошло, хотя он по-прежнему был бледен, черты лица обострились. Чариз чувствовала себя виноватой. Она понимала, что ее побег спровоцировал этот приступ, хотя не имела представления каким образом.

Она догадывалась, что приступы случаются у него регулярно. Что за болезнь его поразила? Чариз никогда ничего подобного не видела, хотя она выхаживала отца и мать, когда они болели, и помогала больным крестьянам, жившим в поместье.

Гидеон Тревитик поражал ее, восхищал. Всякий раз, когда Чариз смотрела на него, сердце ее начинало учащенно биться, голова кружилась. Это захватывающее возбуждение было пугающе незнакомым.

Возможно, ее чувства к нему были вызваны тем, что он ее спас. Вначале в Уинчестере, потом от негодяев в переулке Портсмута. Ее пробирала дрожь при мысли о том, что могло с ней произойти в Портсмуте, не появись Гидеон в самый критический момент, подобно ангелу-хранителю. Ведь она была на волоске от позора и смерти.

Чариз поняла, что ее интерес к нему не ограничивается благодарностью. Он красив, храбр, он страдал, и он был необычайно умен. Лишь от одного взгляда на него у Чариз дух захватывало.

В затянувшемся молчании был по крайней мере один плюс. Гидеон больше не задавал ей вопросов, следовательно, не заставлял ее лгать и при этом испытывать угрызения совести. Из осторожности Чариз по-прежнему скрывала свое настоящее имя, хотя знала, что Гидеон не предатель и ему можно довериться.