Александра Турлякова - Берг

— Вот, нашёл, переоденься… — Алдор протянул ей рубашку. Девчонка чуть отодвинулась.

— Я не буду… в мужское…

— Она чистая, я не носил её, ну, потёрлась немного в сумке, и всё…

— Не буду… — Подняла упрямые глаза.

— В мокром лучше? — Промолчала, опуская взгляд. — Тебя силой вытряхнуть из твоей ночнушки? — Алдор разозлился на эту упрямость. И девчонка поспешно взяла рубашку из его рук. Только оглянувшись, Алдор понял, почему она это сделала — пришёл Корвин. Тащил в руках целую охапку разномастной одежды.

— Всё, что нашёл… Что-то ветхое, что-то ничего, в сундуке нашёл вот… неплохой… — Из кучи одежды, брошенной на пол, вытащил мужской камзол с вышивкой и пуговицами. — Приличный… Может, немного великоват будет… — Кинул его девчонке без вопросов. — А из вот этого выбери сама… — Отбросил в сторону двое ветхих брюк, пахнущих плесенью и слежалыми вещами. — Надо найти какую-нибудь обувь…

Алдор смотрел дочери графа в лицо, реакция её была однозначной, скривившись, как от невыносимой боли, та смотрела на все эти вещи и, казалось, вот-вот расплачется от отчаяния. Но не сказала и слова против. Молчала, глядя на всё это.

— Переодевайся! — приказал Корвин.

— Я… Я не хочу в мужское… — Это была только слабая попытка сопротивления, перемешанная со страхом.

— Ничего страшного. Будет возможность, найдём женское, но не сегодня… — Корвин на удивление оставался спокойным. А Вэллия эта вдруг расплакалась, опустив голову, расплакалась тихо, без рыданий и истерики, так, как плачут от настоящей боли одиночества и невыносимой тоски. Она понимала, что слушать её никто не будет, что её желания или нежелания никого не интересуют. И поэтому плакала.

— Прекрати это… — Корвин повысил голос и отвернулся, давая понять, что всё — уже решённый вопрос. Её отчаяние можно понять, заставить девушку надеть на себя мужскую одежду? Конечно… Простолюдинку-то не заставишь, а эту…

Она продолжала плакать, но на неё никто не обращал внимания. Корвин рассудительно объяснял:

— Сейчас, пока есть время, не мешало бы выспаться, меньше будет хотеться есть, да и когда в другой раз удастся ещё? Надо следить за окнами, мало ли что, чтоб никто не нагрянул, и не взяли нас спящими… И её надо контролировать… — Указал глазами на девчонку за спиной.

— Давай, я первым покараулю, а ты ложись… — предложил Алдор. — Пока светло, поищу какую-нибудь обувь…

— Ладно, — Корвин легко согласился, а через время Алдор вернулся к девчонке.

Та всё также сидела на стуле, опустив голову, старалась никого не замечать. Все вещи лежали грудой на полу, нетронутые. Алдор не стал ничего говорить ей, так и так она никуда не денется.

— Не стоит сушить на себе мокрую одежду… — Голос Алдора прозвучал примирительно, без злости или резкости, но ответ получил совсем не такой.

— Какое вам дело?

Она глядела исподлобья, не скрывая злости. На Корвина она, наверное, глядела бы по-другому.

— Я не хочу, чтобы ты заболела… — Голос его был негромким, но твёрдым, настойчивым.

— Вы хотели убить моего отца, да? — Она перевела разговор на другую тему, заговорила о том, что её волновало вот уже сколько времени.

— Хотели… — согласился Алдор.

— Почему? За что? Что он вам сделал?

Алдор немного помолчал, не зная, как сказать всё, что он мог бы и хотел бы сказать о графе Вольдейне.

— Твой отец — жестокий подлец, если ты этого не знала. Он давно заслуживает смерти.

— Неправда! Мой отец не такой, вы, наверное, что-то путаете. Мой отец всегда был хорошим человеком, хорошим отцом… Я люблю его…

— Прекрасно! — Алдор развёл руками. — Я и не прошу тебя ненавидеть своего отца. Может быть, у тебя и нет для этого причин — у меня их полно, и я сейчас не собираюсь обсуждать их с тобой. Понятно?

— Вы просто выполняете приказ графа Лионского, так? Я же знаю, что они с отцом ненавидят друг друга, что всё идёт к войне… Поэтому вы…

Алдор перебил её нетерпеливо:

— При чём тут граф Лиона? Не говори о том, чего не знаешь. У меня у самого масса причин желать смерти твоему отцу…

— Может быть, он смог бы договориться с вами. Вы простили бы его, вернули бы меня…

Алдор не дал ей договорить, снова перебив:

— То, что сделал твой отец мне, не прощается, а чтобы отомстить ему за всё, твоей смерти мне будет мало.

Девчонка долго смотрела снизу в его лицо, не веря тому, что слышала. Молчала. Потом сказала с отчаянием в голосе:

— Вы что-то путаете… вы с кем-то путаете моего отца, что-то не то говорите… Так не может быть… И при чём тут я? Я-то не сделала вам ничего… Я даже не понимаю, о чём вы говорите, что вам надо… Я в своей жизни никого не обидела…

— Переодевайся, — прервал её тираду Алдор. — Я отвернусь, а потом пойдём искать тебе обувь.

Девчонка поджала губы с обидой, шепнула:

— Я не хочу…

— Я просто вытряхну тебя из твоей рубашки, и ты волей-неволей вынуждена будешь одеться в то, что есть, без вопросов. Ты этого хочешь?

Она промолчала, и Алдор отвернулся, давая ей время. Когда посчитал, что прошло достаточно, обернулся. Она всё также сидела на стуле, поджав колени к груди, и держала оба кулака у лица. По-прежнему в своей старой одежде. Это разозлило Алдора вконец, взбесило не на шутку. Он в два-три шага преодолел разделяющее их расстояние и, схватив девчонку за запястья, рывком поставил на ноги, аж стул упал на пол.

— Понятно! По-хорошему ты не хочешь… Хорошо…

Алдор сорвал с неё плащ, отбросил его назад, поймал ночную рубашку за ворот обеими руками и со всей силы рванул вниз. Одежда затрещала по швам, и девчонка, глядя огромными удивлёнными глазами, закрылась руками, пытаясь скрыть обнажившуюся грудь, попыталась вывернуться из пугающих её объятий.

— Не надо… пожалуйста… Я сделаю, сделаю всё, что вы хотите… я переоденусь… я надену это… Обещаю… Пожалуйста, не трогайте меня… Прошу вас… Я всё сделаю…

Алдор заметил что-то в её кулаке и, поймав за запястье, с силой разжал пальцы, сдавив их поперёк, через костяшки. В кулаке оказался кусок чёрствого сухаря, что он ей сам дал недавно. И на губах были крошки. Всё это время, пока он ждал, она преспокойно сидела себе и грызла хлеб.

Это почему-то удивило Алдора, и он отпустил её, хотя и хотелось ударить за ослушание. Девчонка отвернулась, закрываясь руками, встала боком. При свете дня под ночной рубашкой угадывалось её тело, женское тело… Алдор отвернулся, приказывая:

— Поторопись…

Он слышал, как она, давясь слезами, переодевалась. Когда обернулся, она успела надеть лишь брюки и рубашку, прятала лицо от взгляда Алдора, закрывалась локтями. Рукава рубашки были длинными ей и сильно. Алдор подошёл и стал сам подворачивать их вверх, чтоб не висели. Девчонка не сопротивлялась, глядя исподлобья, только вздрагивала от рыданий. Алдор говорил ей негромко: