Салли Маккензи - Ранний брак

Элинор, графиня Килгорн, еще глубже погрузилась в ванну. После долгого путешествия в карете горячая вода воспринималась как благословение свыше. И вскоре боль в спине стала потихоньку отпускать. Не проходила только тяжесть на сердце — так и оставалась лежать огромным куском льда.

Закрыв глаза, Элинор сделала глубокий вздох, потом — еще один. Всю долгую дорогу из Шотландии она везла в себе этот тягостный груз, и ей постоянно хотелось развернуть лошадей, хотелось вернуться… Местность, лежавшая по обеим сторонам дороги, абсолютно ровная и по-английски ухоженная, казалась какой-то нереальной и совершенно чуждой. И она, Элинор, действительно чувствовала себя здесь чужой среди английской знати, особенно на балах, тянувшихся едва ли не до рассвета. Ее место было там, где теснились скалы и где синели озера, — там, в Пентфорт-Холле, она находилась у себя дома.

Элинор тяжко вздохнула и вцепилась в края ванны. Она вспомнила, что теперь и в Пентфорт-Холле не будет спокойствия. И все из-за этого червяка Пеннингтона! Скользкий ублюдок! Зачем только Йен нанял его? Неужели нельзя было подыскать более приемлемого — менее похотливого! — управляющего, когда очаровательный старичок мистер Лоуренс отошел от дел? Или ему нравится издеваться над ней? А может, он…

О Господи! Элинор дернулась, и вода, перехлестнув через край, залила пол вокруг ванны. Тут Англия. Ведь отсюда рукой подать до Лондона. Но вот Йен… Приедет ли он? Может, ее пригласили специально? Чтобы сассенахи [1] Так шотландцы презрительно называют англичан. могли, похихикивая, наблюдать, как граф Килгорн публично унижает опостылевшую жену?

Она заставила себя успокоиться. Нет, конечно, нет. Йен откажется от любого приглашения, если туда же пригласят и ее. Потому что ему тоже не хочется встречаться…

— Ах, какие тут бравые слуги, правда, миледи? Бравые для сассенахов, конечно. — Анни, молоденькая служанка, с улыбкой протянула ей мыло. — Вы заметили, как тот, с голубыми глазами, смотрел на меня?

— Нет, не заметила. — Не собирается же Анни вертеть хвостом перед здешними слугами. Этого еще не хватало! Тут и без нее достаточно забот. — Не уверена, что твоя мать обрадуется, узнав, что ты строишь глазки слугам лорда Моттона.

— Матери все равно. К тому же она знает, что мне хватает ума. — Анни фыркнула и обвела взглядом комнату: — Это не комната, а мышиная нора какая-то, — проворчала она, поморщившись. — Ваша спальня, миледи, и то больше.

Комната и впрямь была крохотной. Ее почти целиком занимала кровать на четырех столбах.

— Мне такая в самый раз.

— Но вы же графиня, миледи! И заслуживаете уважения.

— Не глупи!

Графиня без графа скорее объект насмешек. И едва ли она дождется от англичан уважения. Оставалось только надеяться, что на нее не станут таращиться. Под ложечкой засосало, но скорее всего от голода, а не от нервов. Последний раз они ели несколько часов назад.

— По-моему, Анни, ты говорила, что собираешься спуститься вниз и разузнать насчет чая.

— Да, миледи, говорила. — Анни посмотрелась в зеркало и одернула юбку.

— Чай, Анни! Займись чаем! И не заглядывайся на слуг.

Анни засмеялась:

— Вы переживаете больше, чем моя мать.

Дверь за служанкой захлопнулась, и Элинор вздохнула. Она и в самом деле беспокоилась больше, чем Марта, женщина, которая поставила на ноги пятерых дочерей. А вот она, Элинор, не смогла родить даже одного посланного ей ребенка.

А как бы сложилась ее жизнь, если бы она не потеряла то дитя?

Сейчас у нее была бы дочь, а может, и сын — ребенок десяти лет от роду, здоровый, смышленый и улыбчивый. И этот ребенок проводил бы долгие часы, лазая поддеревьям и плавая в озере Килгорн-Лох. Элинор улыбнулась. Конечно, у нее были бы и другие дети — двое, возможно, даже трое. И они с Йеном…

О чем она думает?! Она ведь тогда возненавидела его! Йен не очень горевал о том ребенке. Он заявил, что можно сделать другого. А после того как она уехала, сразу же нашел себе любовницу — чтобы грела ему постель.

Хорошо хоть не ту постель, что в замке. К счастью, он не привел женщину к себе в дом. А потом, в Лондоне, он принялся за англичанок — кочевал из одной постели в другую. У него только одно на уме.

Элинор снова взяла в руки мыло. Да-да, у него одно лишь на уме! Он точно такой же, как Пеннингтон. Этот урод положил руку ей на талию как раз в тот момент, когда мистер Макнилл вошел в библиотеку. И дворецкий ужасно обрадовался — наконец-то ему удалось увидеть хоть что-то предосудительное. Наверное, старик Макнилл никогда в жизни не бегал так быстро, как в тот вечер, — очень уж торопился отправить донос Йену о ее якобы флирте.

Конечно же, не только Пеннингтона следовало сторониться. В течение нескольких лет мистер Макнилл постоянно поддерживал разговоры о ее, Элинор, поведении. И в этом не было ничего удивительного, так как некоторые из мужчин считали странное супружество вызовом себе. Но мистер Пеннингтон!.. Ведь он-то был обязан своим местом тому человеку, которому хотел наставить рога!

Но следует сказать, что Йена это ничуть не беспокоило. Если слухи в газетах были правдой, то он уже подобрал ей замену в лице вдовы графа Ремингтона. И устроил той доскональную проверку на простынях.

И все же если честно, то его можно понять. Ведь ему же тридцать. И пора подумать о наследниках. А если нужен наследник, то нужна и жена, которая сможет ему родить. То есть настоящая жена, а не такая, как она.

О Господи, как же все в жизни перепуталось!

Наверное, нужно написать ему сегодня. Только о чем писать? Ведь все уже давно прошло, ушло… Да, они повзрослели. Теперь они совсем другие. В них мало чего осталось от тех молодых и глупых, которые сначала поженились, а потом разъехались. И теперь им, конечно, не так уж трудно решить эту… проблему более или менее разумно. Он же не злой человек…

Внезапно дверь открылась и тут же закрылась. Должно быть, Анни вернулась с чаем. Элинор плеснула в лицо водой. Если глаза у нее красные, то пусть девушка подумает, что это от мыла.

— Ну, и как там голубоглазый слуга, Анни?

— Голубоглазый? Что за черт?..

Сердце ее замерло.

Господи! О Господи! Этот голос… Даже десять лет спустя он проникал до глубины души. После всех слез, после боли этот голос напомнил ей о радости, о смехе, о теплом от солнца вереске, на котором они лежали под легким дуновением прохладного бриза, дувшего с залива. И напомнил о скомканных простынях, о лоснящемся от пота теле, о внутреннем жаре, о влаге…

Нет, этого не может быть!

— Йе-е-ен?

Чуть приподнявшись, она повернулась к двери.

Перед ней действительно стоял Йен. Он изменился, разумеется. Когда-то стройный и гибкий, он раздался в плечах. А черты стали более резкими. Вокруг рта и у глаз появились морщины, которых раньше не было. Только глаза остались такими же. Зелеными, беспокойными, как штормовое море. И эти глаза сейчас пристально смотрели на нее.