Элизабет Хойт - Обольстить грешника

— Приятный был обед.

— Да, очень.

— Леди Шарлотта такая забавная.

Он снял шейный платок и держал в руках эту полоску ткани, глядя и не видя ее.

— Это все из-за армии, я думаю. Мелисанда замерла.

— Что?

— Это. — Избегая ее взгляда, он указал на подстилку. — Мы все имеем странности — мужчины, вернувшиеся с войны. Некоторые испуганно вздрагивают от громких звуков. Некоторые не могут переносить вида крови. Некоторых мучают по ночам кошмары. А некоторые, — он глубоко вздохнул, закрыв глаза, — некоторые не могут спать на открытом месте. Боятся нападения, боятся уснуть и не могут… не могут ничего с собой поделать. Они должны спать спиной к стене и при горящей свече, чтобы увидеть врагов, когда те приблизятся. — Он открыл глаза и сказал: — Боюсь, это мания. Они просто не владеют собой.

— Я понимаю, — сказала Мелисанда.

В ее глазах была нежность, как будто она не слышала его, не слышала, что ее муж безумен, и продолжала укладывать подстилку. Наверное, она все-таки не поняла его. Иначе как она могла смириться с тем, что ее муж лишь наполовину человек? Он сам не мог с этим смириться.

Джаспер налил вина из стоявшего на столе графина. Он пил его стоя, глядя на пламя в камине, пока не вспомнил, о чем он думал, входя в эту комнату.

Он поставил пустой бокал и начал расстегивать жилет.

— Возможно, у меня разыгралось воображение, но, когда нас знакомили с Холденами, я заметил, что Тимоти Холден смотрел на тебя так, словно узнал тебя.

Она не ответила.

Он бросил жилет на стул и посмотрел на Мелисанду. Она разглаживала жесткую постель с излишним старанием.

— Возлюбленная жена моя?

Она распрямилась, вскинула голову, выпрямила спину и смотрела на него так, будто стояла под прицелом целого взвода.

— Я была с ним помолвлена.

Он молча смотрел на нее. Он знал, что у нее что-то было, кто-то был, но она никогда раньше не упоминала о помолвке… А теперь, когда он узнал… Он понимал, что в нем вскипает ревность. Она собиралась выйти замуж за другого человека — Тимоти Холдена. Она действительно любила этого хорошенького Тимоти Холдена с его красными губками?

— Ты любила его?

Мелисанда посмотрела на него и снова занялась подстилкой.

— Это кончилось десять лет назад. Мне было всего восемнадцать.

Он склонил голову набок. Она не ответила на вопрос. — Где вы познакомились?

— За обедом, таким же, как вчера. — Она взяла подушку и расправила одеяло. — Он сидел рядом со мной и был добр ко мне. Он не отвернулся, как делали многие джентльмены, когда я не сразу вступила с ним в разговор.

Джаспер стянул через голову рубашку. Без сомнения, он был одним из этих негалантных джентльменов. Мелисанда положила подушку.

— Он ездил со мной кататься, танцевал со мной на балах, делал все, что делает джентльмен, ухаживая за леди. Он ухаживал за мной несколько месяцев, а потом попросил у моего отца моей руки. Естественно, отец сказал «да».

Джаспер снял чулки и башмаки.

— Так почему же ты не вышла за него замуж? Она пожала плечами:

— Он сделал предложение в октябре, и мы собирались пожениться в июне.

Джаспер вздрогнул. Они поженились именно в июне. Он подошел к ней и осторожно помог ей снять халат. А потом, взяв ее за руку, лег вместе с ней на подстилку. Она повернулась и положила голову ему на плечо. Он гладил ее длинные волосы. Даже смешно, насколько удобнее становилось это ложе, когда она лежала на нем.

— Я купила все необходимое для приданого, — тихо заговорила она, дыша на его обнаженную грудь. — Разослала приглашения, продумала день свадьбы. А затем наступил день, когда Тимоти пришел ко мне и сказал, что полюбил другую леди. Естественно, я отпустила его. — Естественно! — прорычал Джаспер. Холден — грязный осел. Завоевать молодую нежную девушку, и затем бросить ее почти у алтаря было свинским поступком. Джаспер погладил свою милую жену по волосам, утешая ее за обиды десятилетней давности, и подумал об их браке и брачной постели. Наконец он вздохнул и решился:

— Он был твоим любовником.

Это был даже не вопрос — это была констатация факта. И все же он почти удивился, когда она не стала отрицать этого.

Он нахмурился и беспокойно зашевелился.

— Он не принуждал тебя?

— Нет.

— Не угрожал чем-нибудь?

— Нет. Он был ласков.

Джаспер закрыл глаза. Боже, то, что он услышал, вызывало у него ненависть. Он перестал гладить ее по волосам и заметил, что зажал в руке ее локон.

Он выдохнул и осторожно разжал руку.

— Так в чем же дело? Осталось ли еще что-нибудь, чего ты не рассказала мне, сердце мое?

Она долго молчала, и он подумал, что вообразил все это в припадке ревности. Возможно, больше ничего и не было.

Но, в конце концов, она издала долгий печальный вздох и сказала:

— Вскоре после разрыва нашей помолвки я обнаружила, что становлюсь полнее.

Мелисанда почувствовала, как его пальцы замерли на ее волосах. Отвергнет ли он ее сейчас? Скажет: «Убирайся отсюда»? Или притворится, что не слышал ее самоубийственных слов, и никогда снова не заговорит об этом? Она ждала, затаив дыхание.

Но он всего лишь пропустил сквозь пальцы прядь ее волос и сказал:

— Расскажи мне.

Она закрыла глаза и, вспоминая то далекое время, почувствовала такую боль, что у нее почти остановилось сердце.

— Я сразу же поняла причину, когда меня начало тошнить по утрам. Я слышала, что некоторые женщины не понимали и не говорили об этом месяцами, потому что не были уверены. Но я знала.

— Ты испугалась? — ровным, спокойным тоном спросил он, и было трудно понять, что он при этом чувствовал.

— Нет, — сказала она, но тут же поправилась: — Конечно, испугалась, но только когда впервые поняла свое состояние. Но вскоре я осознала, что хочу этого ребенка. Что бы там ни было, он станет моей радостью…

Она не видела лица Джаспера, но видела, как поднимается и опускается его грудь, поросшая короткими волосками. Она бездумно поглаживала их, вспоминая о той давней недолгой радости. Такой сильной, такой мимолетной.