Элизабет Хойт - Обольстить грешника

— О Боже — пробормотала Мелисанда, ни к кому конкретно не обращаясь, и успела вылезти из кареты, прежде чем ее муж убил ее прежнего любовника своей «добротой». Маус тоже вскочил и побежал облаять упавшего человека. Она не успела подойти, как Вейл протянул руку, чтобы помочь Тимоти подняться. Тимоти, этот тупой идиот, ухватился за нее, и Мелисанда закрыла глаза. Вейл дернул его за руку с такой силой, что Тимоти вскочил с земли со скоростью пробки, вылетевшей из бутылки, и, пошатываясь, направился к Вейлу. Вейл наклонился совсем близко к Тимоти, и неожиданно лицо последнего покрылось смертельной бледностью. Он отскочил от Вейла и, отклоняя дальнейшую помощь, поспешно усадил жену в карету.

Маус удовлетворенно гавкнул в последний раз, довольный, что прогнал этого человека.

Вейл погладил терьера и сказал ему что-то такое, от чего Маус завилял хвостом.

Мелисанда облегченно вздохнула и подошла к обоим особам мужского пола.

— Что ты сказал Тимоти?

Вейл выпрямился и посмотрел на нее совершенно невинными глазами: — Что?

— Джаспер!

— Ну ладно — ничего особенного. Я попросил его больше не посещать мою тетю.

— Попросил?

Довольная улыбка играла на его губах.

— Не думаю, что мы снова увидим здесь мистера Тимоти Холдена или его жену.

Она вздохнула, втайне довольная его заботой о ее самочувствии.

— А это было абсолютно необходимо? Он взял ее под руку и тихо ответил:

— О да, сердце мое, о да. — Затем он подвел ее к тете Эстер и сказал: — Мы вернулись, тетя, и привезли новости об этом отшельнике, сэре Алистэре!

Прошла неделя, и Мелисанда с Маусом гуляла в Гайд-парке. Накануне они вернулись в Лондон. Путешествие из Шотландии прошло благополучно, если не считать ужасного блюда из капусты и говядины, которое им подали на третий день. Прошлой ночью Мелисанда устроила постель в углу своей спальни, и Вейл проспал на ней вместе с Мелисандой всю ночь. Она понимала, со стороны это выглядит странным, но она была так рада, что он спит рядом с ней, что остальное ее не заботило. Если бы ей пришлось спать на полу всю оставшуюся жизнь, она бы делала это с удовольствием. Салли с любопытством взглянула на тюфяк, но ничего не сказала. Возможно, мистер Пинч предупредил ее о странных привычках лорда Вейла.

Мелисанда гуляла, и ветерок играл ее юбками. В это утро Вейл поехал поговорить с мистером Хорном, вероятно о Спиннерс-Фоллс. Мелисанда немного помрачнела от этой мысли. Она надеялась, что после разговора с сэром Алистэром он откажется от своей навязчивой мысли и, может быть, обретет покой. Но он, как всегда, был настроен решительно. Большую часть пути в Лондон он высказывал предположения, развивал всевозможные идеи и вновь и вновь рассказывал и пересказывал догадки, кто мог оказаться предателем. Мелисанда сидела и занималась своим вышиванием, но сердце у нее сжималось. Какова вероятность того, что Вейл спустя столько лет найдет предателя? А если он его не найдет, что тогда? Неужели он проведет в бесплодных поисках всю оставшуюся жизнь?

Восторженный крик прервал ее мрачные размышления. Она подняла голову и увидела, как сынишка миссис Фицуильям, Джейми, обнимает Мауса. Терьер с упоением облизывал лицо мальчика. Очевидно, он запомнил Джейми. Его сестра тоже осторожно погладила терьера по голове.

— Добрый день, — поздоровалась миссис Фицуильям, стоявшая немного в стороне от детей. Теперь она подошла к ним. — Прекрасный день, правда?

— Да, — улыбнулась Мелисанда.

Они постояли некоторое время, глядя на детей и терьера. Миссис Фицуильям вздохнула:

— Мне следовало бы подарить Джейми собачку. Он так настойчиво ее просит. Но его светлость не выносит животных. Он от них чихает и говорит, что они все грязные.

Мелисанду немного удивило, что эта женщина так пренебрежительно говорит о своем покровителя, но она не показала этого.

— Собаки и в самом деле иногда бывают довольно грязными.

— Гм… Вероятно, мальчики так не думают. — Миссис Фицуильям наморщила носик, отчего ее милое личико стало просто очаровательным. — К тому же он теперь нечасто посещает нас. В прошлом году — едва ли даже раз в месяц. Я предполагаю, у него есть другая женщина, как у турецкого султана. Я хочу сказать, они содержат женщин как стадо, как турки, я имею в виду. По-моему, это называется у них «гарем».

Мелисанда почувствовала, что краснеет, и опустила глаза на носки своих туфель.

— О, простите меня, — сказала миссис Фицуильям. — Я смутила вас, не так ли? Я всегда говорю не то, что надо, особенно когда нервничаю. Его светлость обычно говорил, что мне не следует раскрывать рта, иначе, если я его открою, исчезнет иллюзия.

— Какая иллюзия?

— Совершенства. Мелисанда не поняла.

— Как можно было говорить такие ужасные вещи? Миссис Фицуильям, словно задумавшись, наклонила набок голову.

— Вы полагаете? В то время, думаю, я не понимала этого. Когда мы встретились, я сначала боялась его. Ведь я тогда была молодой. Мне было всего лишь семнадцать лет.

Мелисанде очень хотелось спросить эту женщину, как она стала любовницей герцога Листера, но она боялась ответа. И только спросила:

— Вы любили его?

Миссис Фицуильям рассмеялась. У нее был звонкий приятный смех, но в нем слышалась грусть. — Разве любят солнце? Оно здесь, оно дает нам тепло и свет, но можно ли его любить?

Мелисанда молчала, понимая, что любой ответ только еще больше расстроит эту женщину.

— Я думаю, в любви должно быть равенство, основанное на чем-то важном, — задумчиво проговорила миссис Фицуильям. — Я не имею в виду богатство или даже положение. Я знаю женщин, искренне любящих своих покровителей, и мужчин, любящих женщин, которых они содержат. Но они равны на… духовном уровне, если вы меня понимаете.

— Думаю, что понимаю, — медленно ответила Мелисанда. — Если кто-нибудь один — мужчина или женщина — обладает всей духовной властью, то у них не возникнет истинной любви. Полагаю, надо быть открытым, чтобы любить. Позволять себе не скрывать свои слабости.

— Я не думала об этом, но вы, должно быть, правы. Любовь по сути своей есть признание слабости. — Она покачала головой. — Чтобы признаться в этом, нужна смелость.