Элизабет Хойт - Обольстить грешника

— Я думаю, вы должны выйти за меня замуж, мисс Сачлайк, и тогда мы продолжим этот разговор.

В полной растерянности, не находя слов, она слегка отстранилась от него. Он насупился:

— Ну?

— Помните, вы говорили, что слишком стары для меня?

— Говорил…

— И что я слишком молода, чтобы понимать, чего мне надо.

— Говорил…

— И что я должна посмотреть и на других мужчин, мужчин моего возраста, таких, как этот лакей Спрат.

Выражение его лица изменилось.

— Не помню, чтобы я советовал вам смотреть на молодого Спрата.

— Ладно, не было этого, — согласилась она.

Он чуть не разбил ее сердце, когда сказал насчет Спрата, потому что она не хотела смотреть на кого-то другого, кроме него. Единственное, что спасало ее, — это то, что, вопреки своим глупым словам, он продолжал по утрам незаметно следовать за ней. Казалось, мистер Пинч не мог заставить себя отказаться от флирта с ней, и она, конечно, тоже не могла. Да и не хотела.

— Ладно, — проворчал он.

Сияя от радости, она смотрела на него. Он же взглянул на нее и сразу тряхнул головой, как будто хотел прочистить мозги.

— Так что — ладно? — Он вздохнул. — Вы выйдете за меня замуж, Салли Сачлайк?

— О! — Салли аккуратно расправила юбку. Конечно, она давно мечтала об этом. Но она была рассудительной девушкой, и ей хотелось быть совершенно уверенной. Брак, в конце концов, очень важный шаг. — Почему вы хотите жениться на мне?

Выражение его лица могло бы отпугнуть большинство девушек, но Салли долго изучала мистера Пинча и разные выражения его лица, достаточно долго, чтобы понять, что с ним она будет в полной безопасности.

— Если вы не заметили, я целовал вас каждый день в этом холле в течение двух, а может и более, недель. И даже если вы слишком молоды и слишком красивы для меня и, без сомнения, будете потом жалеть, что вышли замуж за такого безобразного ублюдка, как я, я все равно хочу жениться на вас.

— Почему?

Он смотрел на нее, и, будь у мистера Пинча на голове волосы, он вырвал бы их от отчаяния.

— Потому что я люблю тебя, глупая ты девчонка!

— О, тогда я выйду за вас, — промурлыкала Салли, обнимая его за крепкую шею. — Но знаете, вы ошибаетесь.

Слова Салли заглушили страстные поцелуи камердинера, и только спустя некоторое время он поднял голову и спросил:

— В чем это я ошибаюсь?

Салли рассмеялась прямо в милое серьезное лицо мистера Пинча.

— Вы ошибаетесь, что я буду жалеть, что вышла за вас замуж. Никогда не пожалею об этом, потому что я тоже люблю вас.

Чем заслужила еще один страстный поцелуй.

Мелисанда с наслаждением потянулась и придвинулась к мужу.

— Доброе утро, — прошептала она.

— В самом деле, доброе, — сказал он. В его ленивом голосе слышалась усталость.

Она спрятала улыбку, уткнувшись ему в плечо. Он совершенно обессилел, стараясь сдерживать себя и не спешить, когда занимался с ней любовью.

В дверь ее гардеробной царапался Маус, жалобно подвывая. Мелисанда толкнула Вейла в бок:

— Тебе придется его выпустить.

Он вздохнул:

— Мне?

— Он не перестанет царапаться, а потом начнет лаять, Спрат подойдет к двери и спросит, надо ли вести Мауса на прогулку.

— Боже ты мой, столько шума из-за такого маленького песика, — пробормотал Вейл, но все-таки встал с тюфяка и голым направился к двери.

Мелисанда следила за ним из-под опущенных ресниц. У него действительно самые красивые ягодицы. Она улыбнулась: что бы он подумал, если бы она ему это сказала? Джаспер открыл дверь в гардеробную, и из нее в комнату ворвался Маус, держа в зубах кость. Он вскочил на тюфяк, покрутился и, удобно устроившись, начал грызть свою добычу. За последний месяц к их тюфяку добавились тонкий матрац и множество подушек. Мелисанда убрала из своей спальни кровать, и теперь это ложе занимало почетное место у стены между окнами. Ночью при свете единственной свечи она воображала, что лежит в каком-то турецком дворце.

— Этот терьер должен иметь собственное место, — сказал Вейл.

— Оно у него есть, — возразила Мелисанда. — Только он на нем не спит.

Вейл недовольно посмотрел на Мауса.

— Радуйся, что он больше не спит под одеялом, — заметила Мелисанда.

— Я и радуюсь. Надеюсь, никогда больше этот холодный нос не упрется в мою задницу. — Он недовольно посмотрел на нее. — И что это ты ухмыляешься, дорогая моя жена?

— Прошу прощения, но я не ухмыляюсь.

— О, в самом деле? — Он стал подкрадываться к ней — гибкое мускулистое целеустремленное существо мужского пола. — Тогда как ты объяснишь это выражение на твоем лице?

— Я восхищаюсь тем, что вижу, — сказала она.

— Правда? — Он шагнул к камзолу, небрежно сброшенному накануне. — Может быть, тебе хочется, чтобы я станцевал гавот?

Она подняла голову и увидела, что он что-то ищет в кармане своего камзола.

— Может быть, и не отказалась бы.

— В самом деле, ненасытная ты душа?

Она потянулась, и ее соски показались из-под одеяла.

— Но ты знаешь, как меня можно насытить.

— Как же? — спросил он, не отрывая от нее взгляда. — Я стараюсь и стараюсь, а тебе все мало. Ты можешь до смерти измучить человека.

Ее губы изогнулись в насмешливой улыбке, и она бросила многозначительный взгляд на его возбужденную плоть.

— Ты не выглядишь измученным.

— Ужасно, не правда ли? — продолжил он. — Ты только посмотришь на меня, как я тут же реагирую на твой взгляд.

Она протянула к нему руки:

— Иди же сюда, глупый ты человек.

Он усмехнулся и опустился на колени рядом с ней.

— Что это у тебя? — спросила она, заметив, что он прячет одну руку за спиной.

Он прилег, опершись на локоть, и его улыбка угасла.

— У меня для тебя что-то есть.

— Правда? — удивилась Мелисанда. После тех гранатовых серег он ей больше ничего не дарил.

Он вынул из-за спины руку и разжал ладонь. На ней лежала маленькая оловянная табакерка. Она была похожа на ту табакерку, в которой она хранила свои сокровища, только эта была новой.

Мелисанда вопросительно подняла брови и перевела на него взгляд.

— Открой ее, — тихо проговорил он.

Она взяла табакерку и удивилась, какой тяжелой оказалась эта маленькая вещица. Снова посмотрела на него. Он наблюдал за ней, и его бирюзовые глаза блестели.

Она открыла табакерку.

И ахнула. Снаружи табакерка была оловянной, без всякого орнамента, а внутри — золотой, украшенной драгоценными камнями: жемчугом и рубинами, сапфирами и аметистами — драгоценностями, названий которых она даже не знала. Они сверкали на фоне желтого металла всеми цветами радуги.

Она взглянула на Джаспера полными слез глазами:

— Зачем? Что это значит?

Он взял ее руку с табакеркой и прикоснулся к ней губами.

— Это ты.

Она смотрела на роскошную сверкающую коробочку.