Барбара Картленд - Ола и морской волк

— Я… подумала, — сказала Ола тихим голосом, — когда он лежал на полу… он выглядел действительно… злобным… и я уверена, что он попытается… навредить вам, если сможет.

— Мне кажется, мы можем быть уверены, что он не будет способен сделать это, — сказал маркиз. — Я намерен послать извещение о нашей женитьбе в GAZETTE немедленно; и когда он приедет в Англию, то никто не будет слушать его россказни.

После минутного молчания Ола тихо спросила:

— Он назвал меня… шлюхой. Это — то же самое, что… Fille de joie?

Поколебавшись секунду, маркиз ответил;

— Да.

— А «кокотка»… означает… то же самое?

Он кивнул.

— Теперь… я… понимаю, как ужасно и оскорбительно моя мачеха относилась ко мне… и может быть…

Она сделала паузу и добавила:

— М-может быть, ваши друзья посчитают большой… ошибкой с вашей стороны… ж-жениться на той, которая выглядит, как… я.

Маркиз улыбнулся.

— Мои друзья, увидев вас, подумают, что мне очень повезло, что я женился на той, которая, вне всякого сомнения, чрезвычайно прекрасна!

По выражению ее лица он видел, что Ола не верит ему, и воскликнул:

— Бог мой, дитя, как же вы не понимаете, что именно потому, что вы столь прекрасны, ваша мачеха и, наверное, многие другие женщины, с которыми вы встречаетесь, дико завидуют вашей привлекательности?

— Вы действительно… так думаете? — спросила Ола. — Мне всегда казалось, что… во мне что-то не так… потому что люди так удивляются цвету моих волос.

— Они удивляются потому, что у женщин очень редко бывает именно такой цвет и такая красота.

Он сделал ей комплимент, но в его голосе Ола слышала безразличие, словно он обсуждал какой-то неодушевленный объект, а не человека.

— Я рада… очень рада, что вам не придется… стыдиться меня, — сказала она после недолгого молчания.

— Я могу обещать вам, что этого никогда не будет, — сказал маркиз. — А теперь, когда ничего больше не может помешать нашему с вами появлению в Ницце или еще где-либо, я предлагаю вам после обеда проехаться по побережью. Виды из Виллефранч, расположенной недалеко вдоль берега, очень хороши.

— Мне бы так хотелось! Неужели я могу поехать с вами?

— Я прикажу подавать обед сейчас же, — ответил маркиз.

Он вышел из каюты, а Ола села перед туалетным столиком, чтобы прибрать свои волосы.

Разглядывая себя в зеркале, она думала, что маркиз назвал ее прекрасной, но какая-то нотка в его голосе подсказывала, что это ничего не значит для него лично, «Я хочу, чтобы он считал меня прекрасной», — говорила она себе.

Спохватившись, что она теперь уже его жена, Ола вздрогнула от этой мысли, потому что боялась, как бы он все-таки не возненавидел ее за то, что вопреки своему намерению оставаться холостяком он вынужденно женился.

«Откуда я могла знать, что все сложится таким образом?» — спрашивала она себя.

Ее охватил внезапный стыд от того, что она вела себя так настырно и скандально, что оттолкнуло бы любого мужчину и заставило бы его держаться подальше от нее.

Она опоила его наркотиком, так что он три дня находился без сознания. Он мог бы освободиться от нее в Гибралтаре или в Марселе, но оказался слишком добр, потому что она была ранена в плечо.

И теперь, ради спасения не только своей репутации, но и ее тоже, он вынужден жениться на ней. Она понимала, что это окончательно закроет рот Жилю, но маркиз расплачивается за это слишком дорогой ценой.

«Он никогда не простит меня… никогда!» — говорила она себе и от этой мысли буквально ощущала физическую боль в сердце.

Невольно она стала молиться, чтобы ей удалось как-то отвести от него эту ненависть к себе.

Ола молилась, чтобы он нашел в ней — хоть это и было невозможно — такую жену, о которой он мечтал, и она могла бы говорить с ним о его стремлениях, о его работе в Палате лордов, пыталась бы управлять его домами так, как он считал нужным.

«Я не буду требовать от него ничего», — сказала она себе.

Она задумалась: а это все, что мужчина ждет от женитьбы, Он же захочет чего-то большего?

Она сама же себе ответила, будто кто-то подсказал ей вслух.

Мужчина захочет любви. Но сможет ли она дать ее маркизу?

Она задавалась этим вопросом и видела в зеркале свои округлившиеся испуганные глаза.

Она чувствовала ответ, но боялась сложить его в слова.

«Поскольку Бойден и Ола вместе выразили свое согласие вступить в Праведное Супружество и свидетельствовали об этом перед Богом, и заручились друг перед другом торжественным зароком и обещанием, и подтвердили это, обменявшись кольцами и соединив руки, я провозглашаю их мужем и женою, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь».

Это правда, думала Ола. Она вышла замуж за маркиза!

Когда они оставили яхту, ей казалось, что она словно передвигается во сне, и все вокруг до того нереально, что ей хотелось проснуться в том тумане, в котором они встретились впервые.

Однако она утратила чувство реальности еще раньше, после того, как маркиз сказал ей, что они уже женаты перед законом и что он договорился о церковном венчании вечером.

Сразу после обеда, за которым впервые им было немного трудно поддерживать беседу, маркиз взял ее, как и обещал, на прогулку по Ницце.

Поездка была короткая, поскольку после того, как они полюбовались видом из Виллефранч, он приказал, чтобы экипаж возвратился к яхте.

— Я хочу, чтобы вы отдохнули, — сказал он. — Вам сегодня выпало еще одно драматическое переживание, и вы наверняка утомились.

Ола была в восторге от яркого солнца, моря и цветов, но чувствовала, что сильно устала и после поведения Жиля, и своей попытки покинуть маркиза, ведь она еще не окрепла после болезни.

Когда они вернулись на яхту, Ола послушалась маркиза и отправилась к себе в каюту отдохнуть. , Ола думала, что мысли о предстоящем венчании не дадут ей уснуть, но едва она коснулась головой подушки, как сразу заснула.

Сон был глубокий, без сновидений, и она проснулась, лишь когда Гибсон пришел к ней в каюту, настаивая на необходимости обследовать плечо.

— Хорошо, — быстро сказала она.

— Я предостерегал вас, мисс, против преждевременной активности, — сурово сказал Гибсон, входя в роль няни, как всегда, когда осматривал ее рану.

Спорить с Гибсоном было бесполезно и она позволила ему снять легкую повязку с плеча и наложить новую.

Рана заживала так хорошо, что не было необходимости в перевязке, но Ола подозревала, что Гибсону нравилось ухаживать за ней и до последнего момента ему не хотелось расставаться со своими властными и почетными полномочиями.

— А теперь, мисс, вам надлежит одеться, — сказал Гибсон, — для вас приготовлено особенное платье.

— Платье! — воскликнула в удивлении Ола.