Жанна Лаваль - Месть венецианки

— Не могу, капитан! Кто-то подмочил порох!

— Что ты плетешь, мальчишка! Ребята, отсыпьте ему пороху, да побольше!

— Капитан, у нас то же самое! Порох-то весь мокрый!

— Измена! На борту измена! — раздались со всех сторон истошные крики.

Натиск усилился. Сверкали сабли и топоры. Лилась кровь. Слышались надрывные крики, проклятия, предсмертные хрипы тяжелораненых.

— Все наверх! Приготовиться к рукопашному бою! — приказал капитан и выхватил шпагу.

В общей суматохе Лукреция заметила, что дверь камбуза распахнута настежь. Должно быть, корабельный повар забыл про свои кастрюли и ринулся в бой вместе со всеми. Туда-то она и потащила Джузеппе.

— Ты что, не видишь, что это пираты? Я должен быть там, со всеми! Я дворянин и обязан сражаться… — сопротивлялся Фьезоле.

— Ты уже отвоевал свое, когда заливал водой бочонки с порохом, — перебила его Лукреция. — Теперь сиди смирно, иначе нам обоим конец.

— Но кто мог предположить, что пираты…

— Ни слова больше! Это вовсе не пираты… И в твоих же интересах, чтобы им сопутствовала удача.

— Что?! Разве это не…

— Долго объяснять. Потом все узнаешь!

Между тем сражение перекинулось на верхнюю палубу. Нападавшие с атакующего корабля овладели уже почти половиной каравеллы, когда к бортам ее пристали оставшиеся два судна. Венецианцы сражались достойно, но через несколько часов ожесточенного боя все было кончено. Перевес противника оказался слишком значительным. Команду «Святой Марии» ожидала печальная участь — всех до одного, живых и павших в бою, бросили в море, на съедение акулам. На палубу выкатили бочонки смолы, вспыхнули факелы — и красавица-каравелла запылала, как пучок сухой травы.

Уже светало, когда последняя обгоревшая мачта скрылась под водой. От «Святой Марии» остался лишь запах гари.

— …Да, синьора, целая сотня ни в чем не повинных христианских душ, загубленных по прихоти негодяя Борджиа.

Джузеппе замолчал. Княгиня Гримальди внимательно выслушала его рассказ, не задав ни единого вопроса, ни разу его не прервав. Наконец она тяжело вздохнула и спросила:

— Это все, что вы хотели рассказать мне, синьор Фьезоле?

— Все, что мне известно! Я знаю — мне нет оправдания, но… эта женщина просто свела меня с ума! Я потерял волю, а с ней — и свою честь. Вы вольны делать со мной все, что посчитаете нужным. Но знайте — самое тяжкое наказание я уже понес.

Должно быть, слова покаяния давались гостю нелегко. Кулаки его бессильно сжимались, на скулах играли желваки.

— Даже если вы решите, что я заслуживаю милосердия, мое решение останется неизменным. Через два дня я намерен вступить на путь покаяния и молитвы, и братья обители святого Бенедикта в Монте-Кассино уже ждут меня. Если же вы считаете, что такой грешник не заслуживает христианского прощения… что ж, я готов полностью предаться в ваши руки…

Воцарилось тягостное молчание. Княгиня усталым взглядом рассматривала рисунок мраморного пола. Казалось, силы покинули ее. Тяжелый груз пережитого горя был не под силу этой миниатюрной беззащитной женщине.

— Расскажите, что произошло потом, — тихо спросила она, — после той… страшной ночи.

— Потом? Потом Чезаре Борджиа снова обманул свою сестру. Он вовсе и не собирался давать согласие на наш брак. А я оказался нежелательным и ненадежным свидетелем того, что произошло. А главное — он понял, что я знаю больше, чем мне полагалось, ведь Лукреция проговорилась о том, что «Святую Марию» атаковали не пираты, а замаскированные под них сообщники Борджиа. Меня ждала незавидная участь — я попал прямехонько на галеры к мальтийцам, где провел бесконечно долгий год. Это был ад…

— Говорите, я желаю выслушать до конца вашу горестную повесть.

Голос княгини звучал тихо и проникновенно, как слова спасительного причастия.

— Что ж, тогда слушайте. На галере нас было шестьдесят, прикованных к скамьям толстыми цепями. Орудуя огромным веслом, мы, не разгибаясь, проводили без отдыха по десять-двадцать часов на изнурительной жаре. Время от времени надсмотрщик совал в рот тем, кто терял сознание, кусочек хлеба, размоченный в вине. Если же несчастный не приходил в себя, его забивали до смерти и без сожаления бросали за борт.

Фьезоле тяжело вздохнул…

— Все мы были обречены на смерть. Кричать и стонать запрещалось. У каждого на шее висел кусок пробки, которым насильно затыкался рот. В сражениях же наши страдания только усиливались. Мы ничего не могли предпринять для собственной безопасности. Одержана победа — слава Всевышнему. Ну а если поражение… все мы, прикованные цепями, были обречены погрузиться на дно вместе с галерой. В лучшем случае могли попасть в плен к победителю.

Так и случилось однажды. В схватке с турецким фрегатом наш корабль был потоплен. Так я оказался в Бизерте, где провел еще целый месяц на портовых работах. Жизнь рабов там была не менее тяжкой, но я смог наконец послать письмо вам. Теперь вы знаете все о моей несчастной судьбе и… судьбе вашего покойного супруга…

Клаудиа внимательно смотрела на гостя. Казалось, какая-то мучительная догадка, осенившая ее во время рассказа Фьезоле, не давала ей покоя.

— Из вашего рассказа я поняла, что нападавшие на «Святую Марию» не были пиратами. Так кто же были эти люди? Что вам о них известно?

— Думаю, это были простые моряки, обряженные в пиратов и неплохо сыгравшие свою роль. Лукреция призналась мне, что хозяева судов были рады оказать услугу всесильному Борджиа и согласились предоставить свои корабли в его полное распоряжение. Не сомневаюсь, что они были прекрасно осведомлены, с какой целью предпринималась эта роковая экспедиция.

— Имена! Слышите? Я хочу знать имена этих негодяев!

— Не думаю, что слишком рискую своей головой, если открою вам их имена. Как мне стало известно, они принадлежат к старейшим семействам Венеции, имеющим честь быть ныне членами Большого Совета.

— Господи, да кто же они!? Вы помните их, синьор Фьезоле?

— Это князья Альдо Рокко и Энрико Фоскари, а также барон Джан Контарини. Они — главные вдохновители нападения на «Святую Марию». План Борджиа был таков, что, даже если бы каравеллу и не удалось захватить, Лукреции следовало довести дело до конца и убить вашего супруга. Но вышло так… что это сделал я.

Лицо Клаудии стало белым. Такого удара она никак не ожидала. Княгиня готова была услышать любые имена, но только не те, которые в ее доме неизменно произносились с теплотой и дружеским расположением. Лучшие друзья Себастьяно! Казалось, нет такой силы, которая могла бы встать между ними! Но эта сила нашлась. Деньги. Власть. Ни один из троих не устоял перед дьявольским искушением, нарушив святую клятву верности…