Елена Арсеньева - Последний дар любви

– Не выйдет у нас ничего, – вдруг угрюмо сказал Халтурин, которому это неожиданное заступничество придало смелости. – Слышали, ему гадалка напророчила, что все покушения переживет? Еще когда Березовский промахнулся. Сначала Каракозов промазал, потом Березовский. Он якобы тогда к гадалке пошел аж в самом городе Париже, а может, еще где-нибудь, та ему и говорит: ничего не бойся, всякая беда от тебя убежит…

Перовская снова взвилась, словно змея, которой наступили на хвост:

– Ты суеверный мещанин, Халтурин! Глупец! Ничего толком не знаешь, а туда же, каркаешь, как ворона: не выйдет, не выйдет! Мы все здесь прогрессивные люди, не должны забивать себе голову идеалистическими бреднями! Гадалка! Пусть царь и ходит к гадалке! А мы делали свое дело и будем делать! – Она перевела дух и закончила уже тише: – И, если на то пошло, она ему предсказала пережить шесть покушений, понятно? А седьмое станет роковым!

– Женская логика, – промурлыкал Котик, щуря янтарные глаза, и только сейчас до Перовской дошло, что она сама себе противоречит. Упрекает Халтурина в том, что он верит в предсказания гадалки, а сама-то…

Кому-то другому она должным образом ответила бы, но Котику только виновато улыбнулась, искательно заглянув в его янтарные глаза, которые он тут же отвел.

– А между прочим, товарищи, – торопливо сказал Желябов, не без ревности наблюдавший эти дурацкие переглядки, – если посчитать… если посчитать, сегодня ведь было пятое покушение! Вот смотрите!

И он принялся перечислять, загибая пальцы, а остальные смотрели на эти его сильные, толстые, крестьянские пальцы (он ведь происходил из крепостных крестьян) – и непроизвольно загибали свои, про себя отсчитывая: раз, два, три, четыре, пять…

Раз!

Дмитрий Каракозов около Летнего сада в Петербурге.

Два!

В Париже – польский эмигрант Березовский.

Три!

2 апреля 1879 года прогуливающегося по Дворцовой площади императора пытался убить уже известный нам растяпа Соловьев.

Четыре!

Несостоявшийся взрыв под Александровском и напрасное крушение свитского поезда под Москвой в ноябре 1879 года!

Пять!

Сегодняшний напрасный взрыв в Зимнем дворце!

– Вот видите! – торжествующе воскликнул Желябов. – Цель близка! Главное, руки не опускать. Шестое, потом седьмое – мы достанем его! Достанем!

– Мы должны убить царя! Убить во что бы то ни стало! – яростно крикнула Перовская. – У меня есть запасной вариант. Во втором часу дня царь ежедневно выезжает в Летний сад и там гуляет.

– Шпики и охрана, – скучным голосом напомнил Гриневицкий.

– Согласна, что тут неудобно. Расстояние короткое, и трудно здесь, где сравнительно мало народа, быть незамеченным. Но вот по воскресеньям император ездит на развод в Михайловский манеж. Я сама проследила. Обычно он возвращается по Малой Садовой или по Инженерной улице, выезжает на Екатерининский канал. И тут и там удобно устроить засаду. На повороте от Михайловского театра на канал царский кучер всегда задерживает лошадей: там скользко на раскате. Вот тут очень удобно метать бомбы. На малой Садовой стоит дом графа Менгдена. В нем свободное помещение в подвальном этаже, оно сдается внаем. Там легко устроить подкоп под улицу.

– Принципиально, – сказал Желябов, – я ничего не могу возразить против того, что говорит Софья Львовна. Но… Как-то, товарищи, разуверился я в силе этих подкопов и взрывов. Уж на что все было хорошо в Зимнем дворце устроено, а ничего не вышло. Только вред для партии. Мне больше по душе метательные снаряды, которые нам придумал Николай Иванович.

Николаем Ивановичем звали Кибальчича. При упоминании метательных снарядов этот угрюмый чернобородый человек встрепенулся и сказал ровно и бесстрастно:

– Видите ли, господа, скажу вам прямо… Мне до народа нет дела. Я – изобретатель. У меня теперь – чертежи. Я даже сделал математические вычисления и решил выстроить такой корабль, чтобы летать на нем по воздуху. Управляемый корабль. Ну, только думаю, при царе летать не выйдет. Не позволят. Тут нужна свобода! Еще придумал я и снаряды… И мне очень интересно попробовать эти снаряды на людях. И форму для нашей цели я придумал – плоская, как конфетная коробка, завернуть в белую бумагу. Я вам динамит дам, запальные приспособления. Нет, дам кое-что эффективнее, чем динамит, – гремучий студень, лучше заграничного. Там скляночка, как бросите – разобьется – и кислота – моментально и взрыв, и мне интересно, как по человеку будет?..

Все стали оживленно переговариваться, обсуждая новую методику цареубийства. Вроде бы неудача со взрывом в Зимнем дворце позабылась, подумал Халтурин… нет, Перовская все не унималась:

– Только я настаиваю, товарищи, чтобы Халтурина мы от акций устранили. Мало того, что он оплошал дважды, так и примелькался во дворце. Ему немедленно нужно покинуть Петербург, пусть едет к одесским товарищам, они давно просили прислать кого-нибудь из центра, чтобы научить их взрывному делу.

Халтурин лишь головой покачал: подобной удачи он и не ждал! Господь уберег и от гибели в Зимнем, и от расправы бешеной Перовской, и от участия в будущей акции, которая непременно сорвется, потому что вся эта затея убить императора обречена на провал. Глядишь, он их еще переживет, этих товарищей, а добрый боженька и в Одессе присмотрит за рабом своим Степаном!

Забегая вперед, можно сказать, что Халтурин своих товарищей и впрямь пережил, но не надолго. Заботливости доброго боженьки хватило до 1882 года: 18 марта Халтурин вместе с Николаем Желваковым совершил убийство военного прокурора Стрельникова, а через четыре дня его повесили…

Расходились окрыленные, готовые немедленно взяться за подготовку нового убийства.

Бросив украдкой прощальный взгляд на Гриневицкого, Перовская вышла вместе с Желябовым. Не сговариваясь, они направились к Зимнему дворцу. Очень хотелось посмотреть, что ж там удалось сделать Халтурину? Дворец был оцеплен за несколько кварталов. Внешних разрушений не произошло, только внутренние, а их снаружи не разглядишь. Народ, собравшийся возле оцепления, судачил, обсуждая крамольников. Волнами расходились слухи: побито-де невесть сколько народу, однако государя Бог сохранил, спасибо и на том!

– Ироды, право слово! – сказала молоденькая женщина в аккуратненьком беленьком платочке, обернувшись на подошедшую пару. У нее были ясные серые глаза и румяные щеки. Желябов против воли на нее засмотрелся. – Понаехали небось из чужих земель и творят всяческое непотребство! Нет у них стыда, нет совести!

– Почему вы думаете, что они из чужих земель? – не удержалась Перовская.

– Да разве русские, наши, на такое способны? – простодушно удивилась женщина. – Своего государя убить? Нет, это чужие замыслили! Беспутные, распутные, без Бога, без царя в голове! Это не народ!