Елена Арсеньева - Звезда на содержании

Надо ли говорить, что эти письма произвели в Анютиной душе и мыслях полный сумбур?! Нет, разумеется, она не собиралась очертя голову бросаться под венец с неизвестным человеком, однако стала задумываться о будущем. А что, в самом-то деле, неужто она так и собирается век провести на сцене? Как временное пристанище это невероятно заманчиво, но всю жизнь... чтобы и дети ее сделались бесприютными, бесправными актерами?! Да и от кого рожать ей этих детей? Она не хотела бы связывать свою жизнь с человеком, у которого нет ничего своего, даже имени, даже фамилии, даже лица, ведь актер – это человек с тысячью лиц. Она уже успела понять непостоянство этих ярких мотыльков, подверженных мильонам увлечений и мильонам пороков, пусть и не смертных грехов, но все же делавших мирную жизнь с ними немыслимой. Да и у Мальфузии с Блофрантом были свои скелеты в шкафах, и, прежде чем дойти до мирной жизни, они немало повоевали – и с посторонними, и друг с другом. В актерах небывалая доброта соседствовала с таким легкомыслием, которое отталкивало Анюту, выросшую под крылышком обстоятельной, домовитой тетушки. Воистину, это были мотыльки-однодневки... Они и жили недолго: кто спивался, кто бросал театр, кто умирал от чахотки, которая в те времена отчего-то очень часто отыскивала себе жертвы в актерской среде. И чем дальше шло время, тем отчетливей понимала Анюта, что даже с Митей не была бы она счастлива в семейной жизни. Нет, вовсе не его близкая неминучая смерть ставила меж ними неодолимую преграду. Все дело было в том, что он – чудесный, благородный, красивый, влюбленный, – он был совсем другой, не такой, как она. Он жил выдуманными страстями и несуществующими событиями – Анюта же хотела жизни земной, счастливой в своей обыденности... Наверное, героиня романа упрекнула бы ее за это, но она вовсе не была романтической героиней, она была просто несчастной, бесприютной птахой перелетной, нашедшей мгновенное убежище на шатающемся дереве, которое может быть сломано любым порывом ветра. Поэтому совсем не удивительно, что она беспрестанно думала о признаниях неведомого человека. Само собой, Анюта не была низка настолько, чтобы скрывать от него свое истинное происхождение, она открыла бы обстоятельства своего рождения при встрече, и если бы он после этого повторил, что любит...

Словом, в голове и чувствах ее царило смятение, и она теперь желала бы одного – чтобы неизвестный поклонник назначил ей свидание. Тогда она увидела бы его, поведала бы ему правду о себе, ну а там...

Однако письма вдруг перестали приходить. Анюта обеспокоилась. Что произошло? Неизвестный поклонник одумался? Раскаялся в своих чувствах? Или просто болен, не может написать? Что все это значит?!

– Пройдите к модисткам, барышня, – раздался голос, вернувший ее с небес на землю. Она огляделась и с изумлением обнаружила, что уже дошла до магазина «Дамская радость», и даже мало того – вошла в длинное приземистое здание, где располагались мастерские.

– Сейчас, одну минуточку, – улыбнулась она привратнику. – Мне только нужно передать кое-что господину Липскому.

Полночи Анюта просидела, раскрашивая модные картинки. На счастье, к каждому рисунку прилагался перечень цветов: для платья тот-то, для воланов – тот-то, для кружева – этот, для шляпки, для перчаток – все свое. Были также советы для мужского платья. Рисовальщице нужно было только выполнить их с максимальным тщанием и старанием. Однако порою рекомендации редакции ставили в тупик. Слишком многими непонятными словами обозначали разные оттенки! Вот бы написали просто – фрак, мол, красно-коричневого цвета, нет, в пометках значилось, что фрак цвета наваринского дыма. Анюта сразу вспомнила, что в прошлый раз к цвету наваринского пепла прилагалось объяснение – серый-де мышиный. Анюта ничтоже сумняшеся принялась было и на сей раз раскрашивать фрак серым, однако потом заколебалась: что-то не то. Дым ведь от пепла отличается! Пришлось сбегать к Митиной матушке, совета спросить. И правильно сделала Анюта, потому что оказалось: наваринский дым – это не серый цвет, а то же, что брюн мордоре, то есть темный красно-коричневый цвет. А сколько мучений было с тонкостями зеленого цвета, вошедшего в резкую моду! В пояснении для рисовальщиц так и значилось: «Многие из зеленых цветов входят в моду: зеленый попугайный (perroquet), зеленый миртовый , зеленый перидотовый , зеленый перрюшевый ». Следом было пояснено: «Перидот – желто-зеленоватый камень, род шерла. Perruche innocente – собственно попугай молодой, еще ни разу не перелинявший. Следует иметь в виду при раскрашивании, что для сюртуков идет зеленый цвета лавровых листьев, а на фраки бывает светлее. Между зелеными оттенками, модными для дамских нарядов, следует предпочитать нежно-зеленый, названный цветом осинового листа». От этого просто-таки волосы дыбом становились! А ведь существовали еще вердепомовый (яблочно-зеленый), вердрагоновый (цвет зеленого дракона), зеленого луга, капустный и другие оттенки. Голову сломаешь, смешивая краски! А розовые, желтые, синие оттенки! Один только цвет «последний вздох Жако» чего стоил?! В магазине требовали при раскрашивании строжайшего исполнения рекомендаций журнала, а между тем в том же журнале Анюта сама видела осторожную оговорку: «Мы советуем избегать так называемых модных цветов, которые через несколько недель носят все. Они очень непрактичны, так как по ним всегда можно узнать год их изготовления».

И все же Анюте нравилась эта головоломная работа, хоть она никогда не успевала окончить ее в срок и всегда приходилось сидеть полночь-заполночь. От этого по утрам у нее глаза слипались и она бывала невнимательна на репетициях.

Но если сейчас поскорей отдать рисунки и быстро разделаться с примеркой, у нее останется часик вздремнуть днем...

Она стукнула в дверь директорского кабинета, но никто не отозвался. Анюта осторожно толкнула дверь и вошла. Господина Липского на месте не было. Она решила положить рисунки на стол, а за расчетом прийти после примерки. Директор по-прежнему убежден, что красивые, яркие картинки пачками приносит ему госпожа Псевдонимова, и радуется ее трудолюбию. На самом деле ее рисунков здесь меньше половины. Подслеповатая Митина матушка может работать только днем, а ночами трудятся Анюта и Митя. Ну что ж, такие подробности Липскому знать не обязательно, даже не нужно, спасибо ему за щедрый, без задержек, расчет!

Анюта подбежала к столу и положила на край его свои рисунки, обернутые аккуратным белым платком госпожи Псевдонимовой. Положила – да так и замерла. Из неплотно приоткрытого ящика стола торчало что-то зеленоватое. Вроде бы как цвета травянистого, но бледного-бледного. Этот цвет был хорошо знаком Анюте, так же как и сплетение букв P и S. Точно такой же листок, как и те, на которых пишет признания ее неизвестный поклонник! Наверное, это первое его письмо, с которым приходил в театр господин Липский. Ну да, вот и те самые строки видны, которые врезались в память Анюте: «Вы необыкновенно талантливы, мадемуазель, поэтому прошу принять сей дар не красоте вашей, а именно таланту. Ваш преданный поклонник, пожелавший остаться неизвестным» .