Лин Хэйр-Серджент - Хитклиф

Я пожал плечами.

— Может быть. Однако меня столько обижали все, даже она (здесь я невольно сказал правду, Кэти), что я больше не расположен давать кому-то власть над собой. Я буду независим и неуязвим.

— Понятно. Мы с вами схожи, Хитклиф, мы оба от природы одиночки. Свои воспоминания, обиды, клятвы мы хороним в сердце, скрываем от всего мира, однако ими определяются все наши чувства, все наши действия. Ведь вы таковы?

— Да.

— И я тоже. Подобное стремится к подобному; я интуитивно распознал в вас товарища по несчастью. — Он протянул руки через стол и, глядя прямо в глаза, сжал мои ладони. — Коль скоро мы одинаковы в своей первичной сути, мы можем понять друг друга куда лучше, нежели люди, сходные внешне, но внутренне различные. Я прав, Хитклиф?

— Возможно; эта теория нуждается в доказательствах.

— Отлично, — отвечал он. — Мы нашли одну общую черту, но она глубоко укоренена. — Он резко выпустил мои руки и поднял вазочку. — Отведаете бланманже?

Он протянул мне вкусно пахнущую белую массу; я отказался. Он положил себе внушительную порцию.

— Итак, полагаю, ваши возражения мы отмели, — проговорил он, с удовольствием проглотив несколько ложек десерта. — Теперь подумаем, как будем осуществлять наш план. Сколько вам лет? Семнадцать? Восемнадцать?

Я кивнул. Я не знал, сколько мне лет, поскольку неизвестно, в каком возрасте меня привезли на Перевал.

— И вы… сколько лет вы учились у доброго сельского причетчика?

— Четыре или пять.

— Чему он учил вас, кроме грамоты?

— Письму и счёту, немного латыни, немного истории, немного естествознанию.

— Надо думать, самую малость. Но фундамент у вас есть, и мы будем строить на нём. Каждое утро, начиная с завтрашнего, вы будете проводить в библиотеке. Вы не выйдете оттуда, пока не усвоите урок, который я вам задам. Каждый вечер за ужином я буду проверять ваши успехи либо неуспехи. Ясно?

Я кивнул.

— Ужинать будем здесь или где-нибудь ещё? — Мне не удалось сдержать невольную улыбку: я вообразил всё более и более эксцентричные вылазки — на кладбище, может быть, или на Хэйскую ярмарочную площадь, или на крышу.

— Пока здесь. Мне приглянулась эта трапезная; ветер с холмов приятнее домашней духоты, и вообще мне прискучила моя гостиная, а наши верные лакеи (он оглядел ровный ряд лошадиных морд) благороднее и достойнее любых иных.

— Чего вы хотите взамен? — спросил я. — Вы не настолько глупы, чтобы благодетельствовать за здорово живёшь.

— Вы правы, хотя ваша фраза далека от изысканности. Я хочу много. Я хочу сотрудничества, если возможно — бодрого сотрудничества от угрюмого дикаря, которого собираюсь сделать великосветским джентльменом. Я признаю, что вам придётся удовлетворить тщеславие современного Пигмалиона. За свои труды я требую ваших успехов.

— И всё?

— «И всё?» — передразнил он. — Вы переоцениваете себя, если полагаете, что этого мало. Что меня отчасти привлекает в этой затее — её трудноосуществимость. Мои амбиции велики, и удовлетворить их непросто.

В эту самую минуту вошла Ли, служанка, и встала перед мистером Эром.

— Простите, сэр, Джон говорит… — начала она, но закончить не успела, потому что в конюшне началось нечто невообразимое. Мы оба вскочили. Причиной переполоха оказался вороной жеребец. Он встал на дыбы и бил передними копытами в загородку углового стойла.

Не медля ни минуты, я метнулся к жеребцу, намереваясь остановить его, пока он не покалечился или не разнёс денник. У меня за спиной мистер Эр обозвал Ли дурой (что было странно даже для него) и велел ей немедленно убираться вон. Тем временем я схватил со стены верёвку, завязал петлю и попытался накинуть аркан на шею коню, но тот пятился от меня, и мне это не удавалось. Мистер Эр выскочил вперёд с железным прутом в руках. Видимо, хотел оглушить коня.

Я отодвинул его плечом.

— Пустите, я попробую.

Я снял с крюка лестницу и прислонил её к дальней стене. Мистер Эр пытался меня остановить, кричал, что это опасно, но я отпихнул его, взобрался на балку, которая проходила прямо над стойлом взбесившегося жеребца, прополз по ней немного, набросил петлю коню на шею и потянул — легонько, чтобы он только заметил. Он тут же перестал брыкаться и скосил глаз назад, пытаясь понять, что ему мешает.

Я не стал терять времени: быстро и легко спрыгнул ему на спину. Он не успел понять, что произошло, как я приник к его шее, принялся гладить взмыленную шкуру и шептать ласковые слова в прижатые конские уши. Помнишь — так я укрощал диких пони в пустошах, когда нам хотелось покататься без спросу. Конь попытался сбросить меня, но я усидел. Он сопротивлялся уже больше для вида, заворожённый мелодией старой песни, которую я напевал ему в ухо. Через пару минут он совсем утихомирился; я слез, продолжая гладить и нашёптывать, дал ему овса и под мирное хрустение вылез из денника.

Теперь настал черёд удивляться мистеру Эру.

— Вижу, в вас и впрямь сидит бес, — сказал он, — коли вам удалось усмирить Вельзевула. В прошлом году он едва не убил одного из моих слуг; бедняга и сейчас хромает. Конь бешеный; придётся его пристрелить.

— Но он такой красавец.

— Согласен; вот почему я откладываю неприятную обязанность. Но в теперешнем состоянии он бесполезен: либо он будет томиться здесь, либо станет опасным для всей округи.

— Что с ним такое? Он взвился без всякой причины.

— Да нет, причина была. Он увидел Ли.

— Это она его обидела?

— Да нет же, разве что нарушила строгий запрет входить в конюшню. Нет, Вельзевула в прошлом году объезжал Дэниел, и всё шло хорошо. Потом по какой-то необъяснимой причине конь стал приходить в ярость при виде юбок. На прошлое Рождество мы собрались кататься, и моя гостья, мисс Ингрэм, попыталась сесть на Вельзевула. Он сбросил наездницу и покалечил грума, который держал повод. Нет смысла оставлять его в живых. Дэниел говорит, он неисправим. Надо пристрелить.

— Поступайте как хотите, вам же хуже; но я бы с ним справился.

Мистер Эр взглянул на меня с интересом.

— Как вы намерены сделать то, что не удалось никому?

Я пожал плечами.

— Вам достаточно знать, что я справлюсь. Я смогу убедить этого красавца.

— Вот именно, убедить! Да, он послушает брата-близнеца, поскольку теперь я убеждён: вы оба — дьявольское отродье. Что ж, дерзайте. Я отменяю казнь. Но вы подвергаетесь опасности.

— Это моё дело.

— Отлично. Только будьте осторожны: мне почти так же жаль будет хоронить вас, как и Вельзевула.

Я насмешливо поклонился. Наконец-то мне сказали комплимент, которому я поверил.

Мы услышали торопливые шаги: Ли позвала из дома помощь. Увидев, что с конём мы справились сами, слуги унесли посуду; мебель мистер Эр велел убрать в кладовку под лестницей.