Эмма Дарвин - Тайная алхимия

В зале наступила тишина. Снаружи раздавались шаги марширующих людей и звон стали, когда люди вставали по стойке «смирно». Если они нанесут удар любому человеку — священнику, монаху или храброму мальчику из святилища, кто осмелится им помешать? Скажут ли тогда священники или даже сам Бог, что на моих руках невинная кровь, что я причина столь ужасного события?

Я отвернулась, все еще держа Дикона за руку, чтобы яснее понять, что же мне надлежит делать.

Я могла доверять Томасу Кентерберийскому, это я знала. Эдуард доверял ему все годы своего правления, и Томас никогда не предавал его, как предавали короля другие. Я могла верить в доброту его сердца, в святость его души, в проницательность его житейской мудрости. Я могла верить его клятве.

Но это было так трудно. Я любила Неда, но не видела его каждый день, как мог видеть его Энтони. Дикон был моим маленьким мальчиком и, с тех пор как крошку Джорджа забрал Бог, моим единственным сыном, который все еще держался за мою юбку, держал меня за руку и показывал мне книжку, или гусеницу, или ссадину на своем колене, как делали Томас и Ричард много лет тому назад среди яблоневых деревьев и кукурузных полей Графтона.

Я опустилась на колени, чтобы обнять Дикона, и не смогла удержаться от слез, хотя улыбалась изо всех сил.

— Сын, ты должен пойти с архиепископом, он отведет тебя к брату. Вы сможете играть, петь, и вместе читать сказки, и быть счастливы. Когда его коронуют, мы снова будем вместе.

Он серьезно посмотрел на меня. Волосы его были темней, чем у Неда, его длинный французский нос чем-то напоминал нос моей матери, и то, как он быстро посмотрел на великих людей, теперь стоявших тихо на другом конце зала, тоже напомнило мне мать.

У Дикона был насморк, его верхняя губа все еще была обветренной и красной.

— Мадам, я хочу увидеть брата, но не хочу покидать вас и сестер.

— Знаю, дорогой, — сказала я, вытирая ему нос — Но это все к лучшему, и тебе понравится быть с Недом. И это ненадолго. Самое большее — на несколько недель, а ты часто расставался со своими сестрами на такой срок. И ты будешь в Тауэре. Ты сможешь поиграть в дядю Энтони, убивающего мятежников. Там будут люди, которые защищали Тауэр, они смогут рассказать тебе много историй.

Пока я говорила, лицо его просветлело.

— Это мне понравится. Пожалуйста, мадам, скажите Анне и Катерине, что они могут играть моими солдатиками, но только пока я не захочу их обратно. А Бриджи может играть с моей игрушечной собачкой. Мне уже скоро десять лет, и собачка будет мне не нужна.

— Au revoir, [110] До свидания (фр.) . дорогой, — произнесла я, обнимая его. — Все мы скоро снова будем вместе. И передай брату, что я его люблю и смиренно служу ему. Помни, что он теперь твой король, и обращайся с ним с должным почтением. Господь да благословит вас обоих.

Дикон кивнул.

Я встала, взяла его за руку и подвела к Томасу Кентерберийскому.

— Мадам, вы поступаете мудро и хорошо, — сказал Томас — Совет восхваляет вашу мудрость и радуется, что вы прислушались к нему. — Он взял Дикона за руку. — Пойдемте, сир.

— Вы поклялись телом и душой, — напомнила я Томасу. — Не забывайте об этом.

— Я не могу забыть об этом так же, как не могу миропомазать на царствие другого короля, а не вашего старшего сына, — ответил он.

За моей спиной раздался сдавленный всхлип, потом другой. Я не могла пойти утешить своих девочек, потому что тогда я бы тоже сломалась. Лорды Совета могут думать, что я вручила свое доверие их чести, я не позволю им думать, что они сокрушили меня.

Я стояла неподвижно, пока они кланялись и целовали мою руку, наблюдала, как Томас Кентерберийский выводит моего сына из зала и из убежища, как все остальные лорды следуют за ним.

Энтони — Канун дня святого Иоанна

Далеко на севере ближе к середине лета свет меркнет целую вечность. Желтое солнце цепляется за башни Понтефракта, и они сияют, как грязное золото. Солнце касается крыши часовни, однако двор замка, где несколько человек задержались по своим делам, остается в глубокой тени. Камни все еще дышат дневным жаром.

Мне велели отправляться в канцелярию, и здесь мне суждено провести всю ночь. Я попросил, чтобы мне предоставили священника, но до рассвета священника тут не будет. Я составил завещание перед тем, как начать это последнее паломничество, но я должен еще написать Елизавете и жене.

Я слышу, как за моей спиной дребезжит железо: решетка в двери открывается и закрывается, отодвигаются засовы. Как везде, где распоряжается Ричард Глостер, все это смазано маслом и бесшумно.

Входит слуга, неся чернила и бумагу, которые я просил, и фляжку вина.

— Спасибо.

— Да не за что.

У мальчика ломается голос: он то пищит, то рычит.

— Ты не тюремщик.

— Просто помогаю, сэр. Я служу коннетаблю, сэру Джону, но тот сейчас на юге.

— А… — Свет сочится сквозь крышу часовни. Я поворачиваюсь, чтобы как следует рассмотреть мальчика. Он темноволосый и маленький, совсем не похожий на Неда. — Как тебя зовут?

— Стивен, сэр. Стивен Фейрхерст.

Я тянусь за флягой, но мои руки трясутся, как не тряслись годами — со времени моей первой битвы, моего первого рыцарского поединка, моей первой женщины. Со времени Луи.

— Если позволите… я налью вина, сэр. — В голосе мальчика нет насмешки. Может быть, он не заметил.

— Да, спасибо.

Вино пахнет солнцем, и я поднимаю чашку, чтобы вдохнуть поглубже. Этой ночью я мог бы напиться: я был бы не первым, кто напился бы в такую ночь. Но как тогда я смогу утешить Ричарда Грэя на рассвете, или помолиться от всей души, или должным образом встретить смерть и Бога?

Нет, я не напьюсь.

Парнишка смотрит на меня. Он не ребенок, но еще не мужчина.

Внезапно в голову мне приходит: ему же сказали, что я его враг. Он не знает, что даже у врага могут дрожать руки? Я-то знал это с тех пор, как, спотыкаясь, прошел между деревьями у Тоутона и встретил Мэлори.

— Налить еще?

Я протягиваю чашку. Теперь он должен это знать.

— Тихий вечер, — говорю я.

— Большинство людей отправились на юг. Их послал туда его светлость.

Он старше Неда, наверное, лет четырнадцати или пятнадцати.

— А тебя не послали вместе с ними?

— Нет. Хотя я не знаю почему. Мой хозяин сказал, дескать, он должен оставить в замке хороший гарнизон. Но я не военный, только паж. Кроме того, говорят, что здесь ничегошеньки не происходит, все дела творятся в Лондоне. Хотел бы я быть там… — Он спохватывается и отвешивает неуклюжий поклон. — Прошу прощения, сэр.

— Останься на чашку вина.

— Я… спасибо, сэр. — Он оглядывается на дверь. — Но…