Виктория Холт - Единственная любовь королевы

Прижимаясь друг к другу, они добрались до берега.

— Храбрая моя! — сказал Альберт. — Вы ведь могли оказаться вместе со мной подо льдом…

— Вы дрожите, — твердо сказала Виктория. — Я должна как можно скорее доставить вас во дворец.

Крестины прошли замечательно. Киска вела себя хорошо и совсем не плакала, чего так опасалась королева. Скопление огней и парадных мундиров очень ее заинтересовало, и все наперебой говорили, какая она умненькая.

Старый герцог Веллингтонский выступал в качестве уполномоченного герцога Закс-Кобургского и Готского как один из восприемников; другим крестным отцом был Леопольд. Королева Аделаида с герцогом Суссекским и герцогини Кентская и Глостерская стали остальными крестными.

В шесть часов вечера после церемонии, проходившей в Букингемском дворце, был дан обед, на котором председательствовала королева.

Рядом с ней сидел ее дорогой лорд Мельбурн, и она напомнила ему о тех днях, когда он почти каждый вечер обедал во дворце, и у него даже были там апартаменты.

Заметив, что на глаза у него навернулись слезы, она поспешила его утешить.

— Вы всегда будете моим самым дорогим другом, — тепло сказала она, — вряд ли кто-нибудь из ваших друзей будет любить вас так же, как я.

— Ваше Величество уже однажды говорили мне эти слова. Я их не забыл и никогда не забуду.

— Дорогой лорд М… — Она на мгновение коснулась его руки, но, тут же, сдержав чувства, сменила тему разговора, спросив, что он думает о церемонии.

— Она прошла безупречно, — ответил лорд Мельбурн, — и на меня не могло произвести впечатления главное действующее лицо.

— То есть?

— Старшая дочь королевы. Она так важно повела головкой, как будто понимала, что вся эта суматоха затеяна ради нее. Младенчество — это время, когда формируется характер.

Королева громко рассмеялась и повторила слова лорда Мельбурна остальным собравшимся.

Да, было время, когда обед получался веселым только тогда, когда на нем присутствовал лорд Мельбурн, и довольно скучным, когда его не было. Теперь, когда появился Альберт, все, разумеется, стало по-другому.

Альберт чихал не переставая.

— О Боже, — сказала королева, — надеюсь, вы не заболеете после вашей ледяной ванны.

— Это всего лишь простуда, — ответил принц. Он с любовью посмотрел на нее. — Никогда не забуду, как вы меня спасли.

— Я вас не спасала. Вы сами спаслись.

— Вы показали, что значит присутствие духа. В отличие от ваших фрейлин. Я горжусь вами.

— Ах, Альберт, я не в состоянии передать, какой меня охватил ужас, когда вы скрылись из виду.

— Любовь моя, по сути, никакой опасности не было. Пруд неглубокий, да и лед довольно крепкий, за исключением того небольшого места.

— За эти несколько мгновений я о стольком передумала, — сказала она. — Я представила, как вас несут во дворец… мертвого, и тогда мне показалось, что, случись это с вами, я тоже захочу умереть.

Альберт нежно поцеловал ее.

— Любовь моя, мы ведь счастливы, правда?

— Да, Альберт.

— Нам надо всегда помнить, что мы чувствовали по отношению друг к другу, когда я скрылся под водой, а вы ступили на лед, чтобы меня спасти; помнить, какими мы тогда были, какие чувства нас обуревали.

— Непременно, Альберт, — страстно воскликнула она. — Непременно.

Единственным последствием инцидента на пруду было то, что Альберт простудился, причем довольно сильно. Виктория строго следила за тем, чтобы он принимал все меры для собственного выздоровления. Пережив мгновение панического страха, она поняла, как сильно его любит.

Две-три недели Виктория была блаженно счастлива. И вдруг сделала поразительное открытие.

Она снова забеременела.

— Быть этого не может, — простонала Виктория. — Слишком уж быстро.

Но факт оставался фактом.

Альберт ликовал, Виктория же внутренне возмущалась. Как она заметила дяде Леопольду, мужчины редко представляют, что такое роды для женщины, поскольку сами избавлены от этого ужасного испытания.

Лецен ворчала, что Виктории бы следовало годок переждать, чтобы прийти в себя после рождения Киски, и что Альберт слишком неосмотрителен и совсем не хочет считаться с женой, навязывая ей новую беременность. Даже герцогиня Кентская, отнюдь не желая критиковать Альберта, выразила сожаление, что интервал не оказался более продолжительным.

Виктория стала даже еще капризней, чем в первые месяцы вынашивания Киски. Она ко всем придиралась, фрейлины боялись к ней подходить. Теперь, чтобы вспыхнуть, ей было достаточно малейшего повода, и атмосфера совсем не походила на ту, которая царила в Виндзоре на Рождество.

Беспокоило ее и правительство. Торговля шла вяло, и финансовое положение страны внушало опасения. Лорд Мельбурн, приходя к ней, был явно расстроен, но всячески пытался это от нее скрыть. Она, разумеется, догадывалась, что сие означает. С оппозицией снова возникли трудности, и мысли о том, что она потеряет своего премьер-министра и снова испытает родовые муки, выводили ее из себя.

Ее красивый бело-розовый цвет лица как-то поблек: оно казалось бледным, даже желтовато-болезненным. Нос удлинился, глаза утратили прежнюю чистую голубизну, а губы — сочность. Я обыкновенная дурнушка, с огорчением думала она.

Зато как красивы некоторые из ее фрейлин! Как же глупо она поступала, выбирая их потому, что ей понравился их внешний вид. Если их внешность нравилась Виктории, она может понравиться и кому-нибудь другому — Альберту, например.

Альберта никогда не привлекало женское общество, и Виктория порой журила его за неловкость в обращении с дамами, но сейчас ей все больше мерещилось, что в нем происходят перемены.

Как-то раз он болтал с мисс Спринг-Райс и был более оживлен, чем обычно, поскольку разговаривали они по-немецки. Эта весьма симпатичная молодая леди говорила довольно бегло, чем, видимо, гордилась; для Альберта разговаривать на родном языке всегда было радостью.

— Я полагаю, общение с этой молодой леди доставляет вам удовольствие, — заметила однажды Виктория, услышав, что их беседы, как она выразилась, «все продолжаются и продолжаются».

— Да, говорить с ней по-немецки довольно интересно, — ответил принц. — Произношение у нее не такое уж и плохое. Она иногда так забавно уродует глаголы, что мне приходится делать ей замечание.

— Я тоже хотела бы сделать вам замечание. Мне неприятно слышать, как вы хихикаете с этим глупым легкомысленным созданием.

— Но разве мы хихикали? — удивился принц. — Не думаю, что наш разговор можно назвать хихиканьем…

— Я называю его именно так, — надменно сказала королева и направилась прочь.

У себя в комнате она посмотрелась в зеркало.

— Я никогда не была такой уж красавицей, — сказала она, — а беременность, безусловно, не улучшила мою внешность.