Виктория Холт - Тайный брак

Скорбный рассказ закончился. Генрих долго не произносил ни слова. Он как будто окаменел. К скорби о погибшем брате добавлялось сознание того, что это поражение уничтожило появившуюся в последнее время у французов веру в непобедимость английской армии — веру, которую Генрих старался всеми силами укрепить в них.

О, неразумный Кларенс! Что ты наделал?! Он, Генрих, никогда бы не поступил так опрометчиво, так глупо. Зачем ввязываться было в бой, если не уверен в победе? Для чего? Умные полководцы никогда не рискуют без необходимости, не бросаются в атаку без полной уверенности в победе. «Зачем, зачем ты сделал это, мой брат?!»

— Милорд, — прервал тишину комнаты один из посланцев, — тело герцога уже отправлено в Англию. Граф Салисбери просил передать вам это.

Генрих молча кивнул. Потом сразу отпустил их, сказав, что они нуждаются в пище и отдыхе после столь долгого пути.

Я не спускала с него глаз, прекрасно понимая с болью в душе, что мои мирные счастливые дни окончились. Он уже мысленно отрешился от роли мужа, любовника, будущего отца и стал лишь королем. Воином и полководцем.

— Я должен ехать во Францию, — произнес он спокойно. — Как можно быстрее.

Что ж, мои предчувствия и опасения сбылись. Следующие несколько дней он посвятил лихорадочным сборам. Я почти не видела его и уже не знала, когда увижу вновь.

И вот наступил день расставания. Генрих очень печалился, что вынужден покинуть меня в таком положении, но я сердцем чувствовала, мыслями он уже на земле Франции.

В последнюю ночь мы говорили о нашем будущем ребенке.

— Надеюсь, ты вернешься к декабрю, — сказала я. — К тому времени, когда я должна буду рожать.

— Постараюсь все сделать для этого, — так он ответил мне. — Но кто что может знать заранее? Я ведь вообще не думал уезжать до его рождения. Однако… — Помолчав, он добавил: — Мальчика ты не должна родить в Виндзоре.

Сначала я подумала, что ослышалась. Не в Виндзоре? Но отчего?

Мне это место понравилось больше всех других замков и дворцов, какие я уже знала в Англии. И я дала себе обещание, что именно там буду рожать свое дитя. А теперь мне запрещают. Почему?

— Почему? — повторила я вслух.

Он стоял на своем:

— Я не хочу, чтобы роды прошли в Виндзоре.

— Но я не могу понять причины. Там красиво, мне было так хорошо в этом замке. Так спокойно, как нигде больше.

— Виндзор очень хорош, — сказал он. — Согласен с тобой. Красивый замок, изумительный парк, величественный лес… Но существуют и, кроме него, неплохие места… Запомни, Кейт, я не хочу, чтобы мой сын был рожден в Виндзоре. Ты поняла меня?

— Да, — ответила я, ничего не поняв.

— Вот и хорошо, дорогая. Тогда не будем больше об этом говорить…

В ту ночь, лежа рядом с ним в постели, я думала только о том, когда же вновь увижу его. И увижу ли? Не знаю. Единственное, в чем я не сомневалась: у меня вскоре должен родиться сын… или дочь…

На следующий день Генрих уехал.

После его отъезда я отправилась в Виндзор, и там на меня, как ни странно, снизошло ощущение безмятежного спокойствия. Я испытывала облегчение от того, что не надо уже мучить себя мыслями о том, каковы будут у моего супруга намерения завтра, через день, через час. Он уехал — это прискорбно, но это свершилось, и значит, можно по крайней мере думать о чем-то другом. Хотя бы о том, что через несколько месяцев он вернется… И о будущем ребенке, который появится через полгода… Постепенно мысли о ребенке почти вытеснили все остальные.

Моя служанка Гиймот по-прежнему оставалась моим утешением. Ее присутствие как добрый привет с моей родины. Она так любила детей и столько о них знала и говорила, что иногда казалось — будто не мне, а ей предстояло рожать.

Четыре придворные дамы, приехавшие со мной из Франции — Агнесса и три Жанны (Джоанны), — тоже весьма скрашивали мое существование, помогая забыть, что я вдали от своей страны.

Как чудесно я чувствовала себя в Виндзоре в эти летние месяцы. Просыпаясь, я каждое утро напоминала себе, что еще на один день меньше осталось до того великого события, которое должно свершиться в декабре, когда рядом со мной появится новое существо. Мой ребенок! Сейчас я желала этого больше всего на свете!

С предстоящих родов начинались, ими заканчивались все наши разговоры. Гиймот уже принялась шить крохотные одежды и одеяльца. При этом утверждала, что и на мне видела такие же, потому что помнит, как я родилась, в чем я весьма сомневалась. Она появилась у нас в «Отеле», когда я уже ходила. Мы часто вспоминали ледяной и мрачный «Отель де Сен-Поль» и при этом с трудом удерживались, чтобы не ежиться от холода от одного только упоминания о нем.

Спустя три недели после отъезда Генриха мир и спокойствие Виндзора несколько нарушила приехавшая туда моя родственница Жаклин Баварская. Ненависть и зависть ко всему окружающему так и переполняли ее.

Я смутно помнила Жаклин по прошлым годам, когда видела ее у нас во дворце всего два или три раза. Она очень недолго была замужем за моим братом Жаном, рано умершим, как вы, наверное, припоминаете, от внезапной странной болезни и при невыясненных обстоятельствах.

После смерти мужа Жаклин отправилась к себе на родину, в Баварию. Она была дочерью графа Эно, Голландии и Зеландии, а ее матерью была Маргарет Бургундская, сестра злодейски убитого герцога Бургундского, так что Жаклин приходилась ему племянницей.

После смерти отца Жаклин наследовала все его владения, а когда умер мой брат, стала женой герцога Брабантского, своего кузена. Однако ее дядя, в свое время епископ Льежа, известный как Джон Безжалостный, сумел завладеть их землями, обманным путем склонив ее слабохарактерного мужа подписать какие-то дарственные бумаги.

Жаклин, не смирившись, в отличие от своего мужа, с потерей земель, оказалась изгнанницей и нашла прибежище в Англии, где к ней неплохо отнеслись отчасти потому, что она связана родством со мной, английской королевой.

Я просила Гиймот и других моих четырех придворных дам быть дружелюбными и снисходительными по отношению к изгнаннице, не избегать ее, а, набравшись терпения, выслушивать ее стенания по поводу всего случившегося. Ведь она так настрадалась — лишилась всего, что ей принадлежало, и к тому же оказалась на чужбине.

Жаклин была всего на три месяца старше меня, но выглядела, как уверяла моя Гиймот, старше на несколько лет.

— Еще бы, — ядовито поддакнула одна из Джоанн, — после двух-то замужеств.

— И потери владений, — вставила вторая Джоанна.

— Кроме того, она рассчитывала стать королевой Франции, — добавила третья Джоанна, — пока была замужем за вашим бедным братом, миледи.

— Два ваших брата дофина… — задумчиво проговорила Агнесса. — Умерли один за другим. Как все-таки печально… и как странно…