Виктория Холт - Тайный брак

— Коронация должна состояться, — твердо произнесла Анна. — И только потом вы уедете.

— Еще долгая дорога до моря! — простонала я. — И когда… когда наконец произойдет коронация?

Мой вопрос остался без ответа.

Счет шел уже не на дни, а на месяцы. Мы же оставались по-прежнему в Руане. Отряды повстанцев появлялись повсюду, и Бедфорд не решался рисковать безопасностью короля. Особенно трудным представлялся путь именно в Реймс, поэтому, по словам Анны, ее супруг уже начал подумывать о том, чтобы перенести место коронации моего сына из этого города в Париж.

— В самом деле, почему не Париж? — говорила я. — Почему непременно Реймс?

— Потому, — объясняла Анна, — что там происходили коронации всех французских монархов, начиная с двенадцатого века, с короля Филиппа Августа, который отвоевал Нормандию. Вы ведь знаете это, Катрин. С тех пор народ считает, что король не может быть настоящим, если не коронован в Реймсе.

— Боюсь, — сказала я со вздохом, — моего сына он не признает своим королем, где бы тот ни был коронован.

— Со временем все уладится. Так говорит Джон…

Но пока мы все так же пребывали в Руане.

В эти дни стали известны последние новости о Деве Иоанне. Англичане наконец заплатили за нее выкуп в той сумме, которую запросил Жан де Люксембург, и Дева находилась уже в их руках.

Я полагала, они непременно захотят привезти ее в Руан — этот город для них важнее, чем Париж, хотя бы потому, что являлся столицей Нормандии, которую англичане, даже после захвата ее у короля Англии Иоанна Безземельного Филиппом Августом, продолжали считать частью Англии.

И я оказалась права. Деву поместили неподалеку от нашего замка, и теперь все говорили только о ней. Некоторые из тех, кому привелось ее увидеть, рассказывали, будто от нее исходит сияние чистоты и невинности — такое, что сразу начинаешь верить и ей, и ее «небесным голосам», которые она якобы слышит. Другие — те, кто считал ее чуть ли не главным врагом англичан, — радовались, что она в плену. В моем окружении тоже с нетерпением и волнением ожидали, как будет решена ее судьба. Судачили почти исключительно об этом, и мнения высказывались самые противоположные.

— Бедная девушка, — говорила моя наперсница Джоанна. — Продали, словно вещь, за десять тысяч ливров.

— Как мог Жан де Люксембург совершить такое?

— Он больше думает о своем кармане, чем о душе.

— Каково бедняжке в темнице! — высказалась я. — Что рассказывают об этом?

— Пожалуй, они чересчур напуганы Девой и потому не осмелятся плохо с ней обращаться, — предположила Джоанна.

— Дай Бог, чтобы так.

— Но будет суд.

— Судьи все равно приговорят ее к смерти. Она причинила нам слишком много вреда.

— Несчастная девушка, каково ей сейчас там совсем одной?

— Возможно, миледи, ваш брат Шарль вступится за нее?

— О, конечно! — вскричала я. — Шарль должен спасти Деву от смерти! Она столько сделала для него… Но вот сможет ли он?

— Он обязан попробовать… Хотя… ведь сами французы продали ее за десять тысяч ливров.

— Не французы, а бургундцы! Французы бы никогда не поступили подобным образом.

— Разве бургундцы не те же французы?

— Нам надо радоваться, что она наконец под замком.

— Такая молодая… невинная.

— Невинная девушка, которая привела целую армию к победе под Орлеаном! — Интересно бы увидеть ее, поговорить с ней… Узнать, правда ли, что она слышит голоса с самого Неба?..

Разговоры о Деве не утихали и когда наступило Рождество. Мы все еще пребывали в Руане.

Увы, Рождество не принесло нам душевного успокоения, хотя, казалось бы, все кругом должны только радоваться. Главный враг, возмутитель спокойствия в темнице и не может уже вдохновлять людей своими странными словами и мужеством в сражениях. Думаю, многие из обитателей нашего замка, как я, не могли отделаться от смутного чувства, что Дева осенена рукой Господа — рукой, которая может обратиться против нас за то, что мы заточили Избранницу Неба в темницу.

Но чаще всего мысли мои обращались к Хатфилду, где остались дети — Джасперу исполнился уже год, и он почти не видел свою мать. А Эдмунд? Вспомнит ли он меня? Как ужасно, что мы в разлуке! Сколько еще она продлится?

— …Скоро ли мы наконец уедем отсюда? — то и дело спрашивала я Анну.

И она неизменно отвечала:

— Когда дорога станет совсем безопасной…

Так проходили дни.

Мой сын Генрих и здесь находился в окружении учителей и воспитателей. Мне нечасто удавалось побыть с ним наедине.

Как всех других, его глубоко заинтересовали деяния Девы, и особенно она сама. Он часто расспрашивал о ней.

— …Матушка, вы тоже полагаете, Дева слышит голоса оттуда?

— Не знаю, милый, — честно отвечала я.

— Если так, ее нельзя за это наказывать, верно?

— Да, мой мальчик. Лучше отправить обратно к отцу, где она пасла овец, ухаживала за коровой.

— Мой дядя-герцог говорит, если так сделать, она опять возглавит армию и поведет против нас. И опять победит.

— Но, возможно, и потерпит поражение, — предположила я.

— Как же, если с ней Бог?

— Но твой дядя не верит, что Бог покровительствует ей. Он считает ее дурной женщиной… однако весьма смелой… А ты, Генрих, скажи мне, ты защищал ее перед герцогом?

Он быстро взглянул на меня, я увидела в его глазах смущение.

— Наверное, должен был, — ответил он. — Но не сделал этого.

— Почему же «должен»?

— Потому что это, скорее всего, правда.

— Что правда?

— Что с ней Бог.

— Ты действительно так думаешь?

— Иногда… когда совсем один… ночью. Я тогда молюсь и прошу Бога открыть мне всю правду. Но потом слышу, что говорят дядя, и коннетабль граф Стаффорд, и милорд Уорик, понимаю, что у меня плохие мысли, потому что нельзя ведь думать, будто наш враг заодно с Богом.

— Мой дорогой маленький король, — сказала я с печалью, — люди слишком рано возлагают столь тяжкий груз на твои детские плечи.

Но сын не обратил внимания на мою горестную фразу и продолжал:

— А сейчас она в руках у епископа Бове. Я знаю, потому как мне дали подписать бумагу, где он назначался главным судьей… Матушка, не получится, что они будут судить самого Господа?

Меня не могли не поразить глубина и серьезность раздумий этого ребенка. Я ответила в том же духе:

— Лишь в случае, если ты действительно считаешь ее святой и веришь, что к ней спускались ангелы.

— О нет, матушка!

— Тогда суд будет только над ней самой!

— Дядя говорит, она колдунья, и если так, то заслуживает смерти. Она колдунья, матушка?

— Они докажут это, если очень захотят. Так я думаю.

— Да, они докажут. Но ведь она и вправду колдунья? Разве нет? Скажите мне…

Я видела, мальчик сильно разволновался, и постаралась, как могла, успокоить его.