Виктория Холт - Тайный брак

Я лежала посреди этой необычной обстановки, ничего вокруг не замечая, уставившись на светлую стену, и видела перед собой все время одну картину: под ярким веселым солнцем по зеленой траве уходит Оуэн в сопровождении стражников.

Мне принесли пищу, я не притронулась к ней.

День близился к концу. Наступила ночь. Вокруг стояла мертвая тишина. Я лежала без движения на простой кровати и хотела лишь одного: умереть.

Настоятельница оказалась добросердечной женщиной. Ее беспокоило мое состояние, она пыталась беседовать со мной, убеждала не отказываться от еды.

— Вам следует смириться, — говорила она.

— У меня нет мира в душе, — отвечала я.

— Бог поможет вам.

— Все, чего я хочу, чтобы мне вернули моего супруга и моих деток.

Она молчала, но я видела сочувствие на ее лице.

— Вы не хотите помолиться? — спрашивала она.

Вместо ответа я отворачивала лицо к стенке.

И опять она говорила:

— Я хочу помочь вам… — И потом: — Помолитесь со мной.

И снова я отвечала:

— Верните мне детей и мужа. Больше я ничего не хочу… Дайте право жить как обыкновенной, простой женщине — со своей семьей. Иного мне не надо… За что меня лишили всех, кого люблю, и обрекли на смерть? За что?

Добрая женщина уходила от меня почти в отчаянии. Ей нечего мне ответить.

Еще один день… Еще одна ночь…

— Вам нужно встать с постели, — говорила настоятельница. — Вы потеряете разум, если будете так себя вести…

Потеряю разум. Стану безумной… Ее слова повернули мои мысли в прошлое. Я увидела себя в мрачном «Отеле де Сен-Поль», услышала ужасный голос отца, взывающий о помощи… И еще я увидела своего сына Генриха в Руане, его безумные глаза, когда он прерывающимся голосом рассказывал мне о Деве, на которую смотрел сквозь щель в тюремной стене.

Нужно постараться успокоиться, сказала я себе. Тень безумия и так висит над нашей семьей.

Но все равно я ни о чем не могла думать, кроме как об Оуэне и о наших детях. И снова перед глазами возникал тот солнечный день… зеленая трава… А потом — топот копыт… и Оуэн под охраной стражников. И тьма.

В какой-то из этих страшных, томительных, похожих один на другой дней я подумала, что, пока я еще живу, и для того, чтобы время не тянулось так мучительно-тоскливо, нужно попытаться вспомнить свою жизнь и записать ее с помощью пера и бумаги. Тогда я снова пройду свой тернистый путь.

Настоятельница обрадовалась, что я вышла из своего состояния полной безысходности, и велела снабдить меня всем необходимым.

Я начала писать, вспоминая разных людей — их лица, слова, поступки. Старалась оценивать их и себя, разбирать, когда и как я действовала и как следовало поступить…

Я почувствовала себя несколько лучше, стали прибавляться силы. Мне никто не мешал, все дни я проводила наедине со своими мыслями и писала, писала…

Кончилось лето. Я по-прежнему ничего не знала о своих детях, об Оуэне, но, утомленная полнодневной работой ума, засыпала быстро и спала крепко.

Я написала уже все, что хотела и могла о прошлом, и перешла к дням и годам более близким, о которых думала с болью и радостью.

Время, как всегда, не стояло на месте. Близилось новое Рождество, а с ним и минута, когда я дам жизнь моему ребенку.

Одним ранним утром я проснулась в страшном испуге. Ужасная мысль колотилась в моем мозгу: мое дитя… которому еще только предстоит увидеть Божий свет… Ведь его тоже заберут!.. Так зачем же?! Зачем претерпевать муки, если я не смогу быть ему матерью… моему новому ребенку. Так же, как меня лишили права быть матерью и отняли сначала Генриха, потом всех четырех детей… Но что я могу сделать?.. Уже поздно… Через два месяца я разрешусь от бремени… Мой Бог, дай силы не обезуметь! Помоги мне умереть…

О зачем?! Зачем я живу?

Кто-то стоял возле моей постели. Я плохо различала, кто это. Меня всю поглотило ощущение боли. Боль исходила даже от стен. Ушли даже мысли об Оуэне, о детях.

Но вот она немного отступила, отпустила меня и словно пелена упала с глаз. Я увидела знакомое лицо моего духовного отца Джонаса Бойерса. Слава Богу, с ним все в порядке…

— Миледи… — сказал он.

— Джонас, я рада…

— Я пришел потому, что за мной послали.

— Где они, Джонас? Что с ними?.. Где Оуэн? Дети?

Он покачал головой.

— Вам нужен покой. У вас…

— Где мое дитя?

Он опустил голову.

— Роды оказались преждевременными, — произнес он.

— О, понимаю, — прошептала я с горечью. — Кому-то показалось недостаточным загубить мою собственную жизнь, и они сделали все, чтобы убить моего последнего ребенка. До его рождения.

— Дитя еще живет, — сказал он мягко. — Оно цепляется за жизнь. Я должен крестить его… Это девочка. Какое имя вы ей дадите?

— Маргарет.

Не знаю, почему я выбрала это имя — оно первым пришло мне в голову.

— Она будет Маргарет, — сказал он.

— Джонас?

— Да, миледи?

— Она выживет?

— Все в руках Божьих, миледи.

— Вы не покинете меня, Джонас?

— Я приду позднее. А сейчас я должен идти…

Он пришел, и я поняла, что Маргарет больше нет. Но она умерла крещеной и будет предана земле, как и положено по христианской вере.

— …Наверное, я стала совсем плоха, — сказала я Джонасу, — иначе они не послали бы за вами, верно?

— Да, миледи. Ваше состояние вызвало роды раньше времени.

— И я потеряла ребенка. Хотя…

Я не договорила, а он не настаивал на продолжении разговора.

После длительного молчания он сказал:

— Я посетил аббатство Беркинг, где ваши дети. Настоятельница там тоже хорошая женщина. Она делает для них все, что может.

— Им нужна мать, — сказала я. — Нужен отец. Как всем детям. Они скучают по Гиймот.

— Ваша служанка пытается пробиться к ним, надеется упросить настоятельницу разрешить ей смотреть за детьми.

— Дай-то Бог! А что вы знаете о других близких мне женщинах? Об Агнессе, о Джоаннах.

— Насколько мне известно, их тоже не тронули… Но Оуэн Тюдор…

— Говорите! — вскричала я. — Говорите всю правду!

— Он в Ньюгейте.

— В темнице?

Джонас склонил голову.

— Вы так много сделали для меня, Джонас! Вы рисковали…

— Хотите исповедаться, миледи? — спросил он тихо.

— Да, я должна покаяться. Последние недели я грешила против Бога — хулила за то, что он лишил меня всего, что у меня было самого дорогого.

— Давайте вместе помолимся, дочь моя.

— И еще один грех, Джонас. Вы о нем уже слышали. Мой первый муж, король… Он просил меня, чтобы наш ребенок не был рожден в Виндзоре. Но я… Что-то мешало мне уехать оттуда. А потом стало слишком поздно… Это, наверное, подсказка дьявола, отец?

Он покачал головой.

— Господь пожелал, чтобы новый король был рожден в Виндзоре, — сказал он. — Потому все так и произошло. По Его воле.