Элизабет Лоуэлл - Неукрощенная

– Как ты приказал. Что ты задумал, Доминик?

– Ничего особенного. Я хочу обвинить Шотландского Молота в попытке похищения моей жены.

– Зачем? Все, чего он хочет, – это твоей смерти.

– Такое скромное и понятное желание не привлечет внимания людей, живущих на этих землях, но украсть чью-то законную жену для удовлетворения своей похоти…

Саймон прищурил глаза и улыбнулся, глядя на Доминика.

– Риверсы не смогут публично одобрить этого, – продолжал Доминик. – Церковь будет бить во все колокола. Как ты думаешь, отлучение от церкви – серьезный повод для начала войны?

– Ты хочешь убить Дункана?

– Если не будет другого выхода, – пожал Доминик плечами, – и, мне кажется, его действительно нет. Риверсы набирают силу.

– Значит, будет война, – заключил Саймон. Улыбка исчезла с его лица.

– Возможно, но без Дункана мы легко одолеем Риверсов.

Доминик колебался, подбирая нужные слова. Саймон увидел в глазах брата такую решимость, которой раньше не замечал даже перед самым жестоким боем.

– Если я умру, – сказал вдруг Доминик, – позаботься о том, чтобы Мэг…

– Ты не умрешь! Я стану позади и буду защищать тебя! Томас Сильный…

– Ничего не будет предпринимать без моего приказа. И ты тоже. Я обвиню Дункана в попытке похищения Мэг. Он будет отрицать это. Мы разрешим наш спор поединком.

– Но это слишком опасно! – возразил Саймон. – Под твоей ногой может зашуршать галька, ты оступишься – и ты мертв!

Доминик жестом приказал Саймону замолчать.

– Это единственный способ избежать войны, – произнес он.

– Будь что будет, – проговорил Саймон после недолгого молчания. – Если Шотландский Молот убьет тебя, то я сделаю из его черепа кубок для вина.

– Я тебе верю, брат. Ты всегда был скор на такие дела. Найди мне священника, пока он не настолько пьян, что не сможет исповедать нас.

– Что его искать – вот он!

Доминик проследил глазами за рукой Саймона: священник стоял возле Дункана и что-то говорил ему, одновременно уплетая баранину. Дункан, явно скучая, слушал его болтовню. Он ждал, когда сможет испытать на прочность Ле Сабра, Меч английского короля. И вот Саймон и Доминик шли навстречу Дункану.

– Наконец-то и ты захотел присоединиться к нам, – заметил он с удовлетворением.

– Некоторым образом, – ответил Доминик. Он повернулся к священнику. – Ты не так пьян, чтобы не мог исповедовать нас?

Дункан замер, переводя свои газельи глаза с Доминика на Саймона.

– С каких это пор нужно исповедоваться перед простой игрой? – спросил он мягко.

– Похищение чужой жены – это не просто игра, – заявил Доминик. Его голос, как и взгляд, был холоден и спокоен.

– Похищение жены? – изумленно переспросил Дункан.

Его воины схватились за рукояти мечей.

– Ты не ослышался – похищение жены, – повторил Доминик.

– Когда?

– Несколько дней назад, когда мы выехали на охоту.

Дункан был поражен. Он посмотрел на Саймона, но увидел в его глазах вместо возможной дружбы обещание скорой смерти.

– Я не понимаю, – спокойно сказал Дункан.

Несколько мгновений Доминик изучал шотландца. Он понял, что Дункан говорит правду, – нападение было не его рук делом. Но, к сожалению, это ничего не меняло: сила Дункана угрожала спокойствию Блэкторна.

– Я и Мэг отстали от других охотников, и вскоре мы услышали чужой рог. Мэг узнала его, Дункан, это был твой рог. Потом по нашему следу пустили собаку, и эта тварь была твоей гончей.

– Я этого не делал, – раздельно произнес Дункан. – Я бы никогда не стал преследовать Мэгги как добычу.

– Да ну? – усмехнулся Доминик. – А я думаю, что стал бы. И ты это сделал. Ты же прекрасно знаешь, что Мэг – это ключ к повиновению людей Блэкторна. Кто владеет Мэг, тот владеет землей.

– Да, в этом мы понимаем друг друга, – мрачно согласился Дункан.

– И ты пытался отнять у меня жену, которую мне дали Бог и король Генрих, а вместе с ней и замок.

– Нет!

– Ты можешь говорить что угодно, но я тебе не верю. У тебя есть выбор, Дункан. Ты можешь навсегда покинуть эту землю…

– Нет.

– …или сойтись со мной в поединке.

При этих словах все замолчали. Мэг стояла поодаль с повитухой и Старой Гвин, расспрашивала их об Адели, и в наступившей тишине вызов Доминика долетел до нее, пронзив ей сердце, как стрела. Кровь прилила у нее к лицу: «Доминик и Дункан. Поединок».

– Они не посмеют, – прошептала Мэг.

Но она знала, что поединок состоится и один из них должен умереть. Мэг подобрала полы своего изумрудного платья и побежала к соперникам. Все находившиеся на лугу расступились, давая ей дорогу.

Глаза Мэг были устремлены на Доминика, она нуждалась в его близости, как никогда раньше, без него она погибнет! Мэг бежала, ее золотые волосы развевались на ветру. Не обращая внимания на жесткую кольчугу, она бросилась на грудь к Доминику.

– Соколенок, – прошептал он, прижимая Мэг к себе. – Все будет хорошо: кто бы ни победил, ты – в безопасности. Ты – ключ к Блэкторну.

Мэг посмотрела на мужа со слезами и гневом.

– Кто-то будет убийцей, кто-то умрет – как же все может быть хорошо? – спросила она.

– Блэкторн не умрет.

Мэг не могла говорить. Кончиками пальцев она провела по лицу Доминика, как будто пытаясь таким образом запомнить его черты.

– Да, земля не может умереть, – медленно сказала она. – Только человек смертен.

Мэг сняла с себя золотой крест своей матери. Поцеловав его, она положила символ спасения в перчатку Доминика.

– Да хранит тебя Бог, – проговорила она.

Доминик вынул крест из перчатки и надел его.

Дункан с отчаянием смотрел на ту, с которой был когда-то помолвлен, и на человека, которого безжалостная судьба сделала его смертельным врагом.

– Мэгги, я не хотел причинить тебе никакого вреда. Ты веришь мне?

– Да.

– Хоть на этом спасибо.

– Я должна говорить, и пусть меня услышат все! – объявила Мэг.

Рыцари окружили ее. Мэг повернулась так, чтобы ее прежде всего слышали люди Дункана. Лицо Мэг было бледно, а глаза горели зеленым огнем.

– Если кто-нибудь из вас вынет меч из ножен прежде, чем поединок закончится, то вы узнаете, что такое гнев Глендруидов.

– Ах, Мэгги, ты никого не можешь убить, – печально улыбнулся Дункан.

– Есть вещи гораздо страшнее смерти, Дункан из Максвелла, – сурово произнесла Мэг, – они придут к твоим людям во сне, и они никогда больше не проснутся.

Когда Мэг замолчала, священник бросил на землю обглоданную кость и в страхе перекрестился. Всем было не по себе, кроме Доминика. Он смотрел на Мэг. В ней звенела весенняя сила, которая заставляет ростки новой жизни пробиваться из-под мертвой почвы. Вдруг он понял ее слова: «Раны, нанесенные зимой, должны обнажиться, прежде чем весна исцелит их, и только самые выносливые переживают обновление. Исцеление – не для слабых сердцем».