Кристин Монсон - Блистательный обольститель

— Мне нужна вода, Дерек… я должна напиться…

— Не этой водой, она испорчена, посмотри. — Слегка приподняв ее, он показал ей на несчастное мертвое животное. Она взглянула и быстро зажала рукой рот, почувствовав позывы к тошноте. Дерек привлек по-детски невесомую Анне-Лиз к груди и прошептал:

— Потерпи еще немного. Я знаю, ты пережила ужасное время, но я здесь. Настало время мне позаботиться о тебе. — Он поцеловал ее в лоб. — Полежи пока. Я скоро приду.

Вернувшись, он дал ей остатки подсоленной воды из фляги, потом козьего молока, вливая его понемногу в пересохшие губы из глиняного сосуда. Она пила с жадностью, пытаясь обхватить кувшин двумя руками.

— Долго ты ничего не ела? — спросил он, гладя ее волосы.

— Три дня. Я думала, что никогда не доберусь до Алигара, — она поймала его руку. — Ты был на месте аварии?

— И видел Конрана. Я сожалею, — сказал он и добавил более спокойно: — Мне жаль его, он мне нравился, мы могли бы с ним подружиться. Ты вышла замуж за хорошего человека.

— Да, — прошептала она, — он был хорошим человеком. Он умер, защищая меня.

— Я думал, что ты тоже погибла, — сказал Дерек мягко. — Когда я не мог найти тебя… — его голос стал сиплым, он привлек Анне-Лиз к себе, — я думал, что потерял тебя навсегда, когда ты вышла за него. Но я не знал, что значит потерять, пока не нашел Конрана в этом разбитом поезде. Я люблю тебя больше жизни. Никогда не покидай меня снова.

Она посмотрела на него грустно, ее пальцы коснулись его щеки:

— Я никогда не смогу быть твоей, Дерек, я поняла это, когда вышла за Конрана. Наши дороги давно разошлись. Смерть Конрана ничего не меняет. И вы никогда не смогли бы стать друзьями. И даже не из-за меня — слишком велика социальная пропасть между вами. Я не смогу жить в твоем мире, Дерек, так же, как не смог бы и Конран.

Дерек поцеловал ее волосы:

— Бедность Конрана не имеет сейчас никакого значения. Я люблю тебя. В эти последние несколько дней я понял, что жизнь без тебя будет пустой.

— Ты чувствуешь себя обязанным мне. Эта обязанность возросла, когда ты решил, что я умерла.

Он опустил голову и грустно усмехнулся:

— Женщины! Их логика не поддается описанию. Разве ты была мертвой, когда я говорил тебе, что люблю тебя?

— Ты никогда не говорил мне об этом до сегодняшнего дня.

Он знал, что Анне-Лиз права.

— Да, но уверяю, я всегда подразумевал это.

Она покачала головой, ее глаза были справедливы, как королевский суд.

— Нет. Страсть подразумевает великодушие, любовь — никогда… Хотя почему бы и нет?

Взяв ее руку, он глубоко вздохнул и поднялся, увлекая ее за собой.

— Мои глубочайшие извинения, мадам. Я был ужасно небрежным.

— И вообще ослом, — добавила она строго.

Он вздрогнул.

— Согласен… более или менее. Но ты сама покинула Клермор, как ведьма подземное царство. Как я мог исправить ситуацию? Кроме того, ты же хотела выйти за меня замуж? Ты любишь меня. Почему из упрямства ты вышла за другого?

— Мною руководило не упрямство, но простое чувство. Поженившись, мы бы никогда не были счастливы с тобой.

Он в гневе вскинул руки.

— Мы были безумно счастливы в Клерморе, пока я не бросил взгляд на Мариан!

— То счастье не могло продолжаться долго, — сказала она упрямо. — Ты… смотрел на меня свысока. Я не могла вынести этого.

Он сжал ее слабые плечи:

— Я бы любил и лелеял тебя. Ты была бы смыслом моей жизни. Чего же тебе еще желать?

Она покачала головой:

— Я не стала бы центром твоей жизни. Ты всегда выглядел каким-то отрешенным, — она колебалась. — Впрочем, нет, мне не хотелось быть смыслом твоей жизни. Я не эгоистична. Я хотела… равенства. Я хотела быть личностью. Можешь ты это понять? С Конраном это было возможно.

— Ты говоришь такое о мужчине, которого не любила? Да какие такие достоинства мог иметь Конран?

— Нет, я любила Конрана, — сказала она мягко. — Возможно, недостаточно, но любила. Он был лучшим человеком на земле.

— Он поклонялся тебе, как идолу. Он бы позолотил каждую ирландскую картофелину, которой стал бы потчевать тебя, и самое обидное то, — он посмотрел на нее негодующе, — что ты никогда не разочаруешься в нем. Ты проведешь остаток своей жизни, изображая бумажную святую. — Он взял ее за руку и потащил за собой.

Глядя под ноги, чтобы не наступить израненной босой ногой на колючки, и хромая, Анне-Лиз почти наткнулась на мула. Недовольный этим, мул попытался отбросить ее. Дерек прикрикнул:

— Смотри, где идешь, если не хочешь снова поссориться. Сейчас не время для этого. Ты не должна забывать, что сельская местность кишит мятежниками и негодяями.

Она задержалась:

— В таком случае я тоже, наверное, негодяйка?

Он бросил ее на спину мула.

— Не будь невыносимой!

Лежа поперек мула, она тихонько заплакала.

— Я не завтракала… не обедала, не…

Он сунул ей чупатти.

— Поехали! Мы великолепно поедим на ходу.

Они достигли Канпура только к середине следующего дня. Необычная прохлада кончалась, знойное лето вступало в свои законные права. Анне-Лиз совсем ослабла, ее сари висело, как поникшее оперение розовой птицы. Со стороны она выглядела как арестованная слугой Бахадур-шаха, поэтому никто не докучал им.

— В случае, если кто-нибудь будет расспрашивать, — говорил он ей по дороге, — ты немая. На своем хиндустани ты даже не сможешь отдать распоряжение кухарке.

Сам Дерек имел необыкновенные способности к языкам: его команды на северных индийских диалектах были превосходны. Урду так же легко слетал с его языка, как французский, а на хиндустани он говорил не хуже, чем на родном английском.

Улицы Канпура были полны народа, слышались крики и выстрелы. Военный городок пылал. Маленькое бунгало мистера Бишопа было превращено в пепел, как и дом Дерека. Анне-Лиз с волнением смотрела на огонь, поднимающийся над мохуровыми деревьями. Ей бы очень хотелось найти доктора Бишопа и профессора Сандервиля.

Незащищенный военный городок должен был стать легкой добычей. Клубы черного дыма поднимались где-то рядом с резиденцией комиссара. Дерек напряженно всматривался в даль.

— Резиденция, должно быть, еще не захвачена, иначе было бы больше огня. Надо посмотреть, держится ли гарнизон резиденции и можно ли туда прорваться.

Они проехали одну улицу, потом другую, но тут их путь преградили толпы ликующих горожан и мелких жуликов. Индианка, одетая в английское бальное платье, как безумная, кружилась в танце. Ее серьги и браслеты звенели. Двое мужчин тащили сквозь толпу пианино. Дерек и Анне-Лиз протискивались дальше, слыша проклятия от тех, кого они толкани. Толпа разрасталась, заполняя все вокруг, и пробиться к резиденции оказалось невозможно. Шайка сипаев открыла артиллерийский огонь, но, к счастью, снаряды падали далеко от главного дома резиденции. Несколько сипаев поднялись в атаку, их предводители призывали к прорыву через временные баррикады. Выстрелы англичан валили на землю тех, кто был впереди. Через несколько минут сипаи отступили в сером тумане порохового дыма. Большинство из них были ранены, а убитые лежали там, где упали. Дерек и Анне-Лиз с отчаянием следили за этой бойней, остановившись у стены, окружавшей резиденцию.