Руфь Уолкер - Викки

Майкл поймал себя на том, что вот-вот снова начнет ее жалеть, и разозлился. В конце концов, он давно уже не зеленый юнец из колледжа, а зрелый мужчина, способный держать себя в руках — по крайней мере, он в состоянии произвести такое впечатление!

К тому моменту, как цирк начал турне по центральной Пенсильвании, Викки ощутила, что живет как бы вне времени и пространства. Между ней и Джимом царил мир, но она не могла расстаться с внутренним напряжением и всякий раз ждала наихудшего. Иногда ей даже хотелось поссориться с Джимом, чтобы получить повод к окончательному разрыву, но он стремился всячески умиротворить ее и держался в рамках. Он не стал скандалить даже по поводу того, что она вернулась на надувной матрас. Заявив, что спать вдвоем слишком жарко, Викки посчитала вопрос исчерпанным и надеялась, что и Джим это понял. Проблемы отношений с Джимом вообще отошли для нее на задний план, поскольку ее захватило новое увлечение.

Увидев в цирке лошадей, она вскоре поняла, что не переживет, если не взглянет на них хотя бы еще раз. И она снова пришла к зверинцу и от ворот загона смотрела, как молоденький жеребенок резвится и скачет под солнцем. И тут к ней подошел маленький, щеголевато одетый человечек хрупкого сложения. Он представился как Маркус Варнэ и говорил с таким сильным акцентом, что Викки ничего не разобрала. Она наугад заговорила по-французски. Глаза человечка загорелись, и он затараторил на языке Бальзака и Гюго с такой скоростью, что Викки зажала уши и попросила снова перейти на английский.

— Разве это народ? — экспансивно зажестикулировал он. — Это сборище мужланов. Если бы не необходимость заработать хоть какой-то капитальчик, разве стал бы я работать в этой цивилизованной глуши! Когда я вернусь во Францию — а я намерен туда вернуться, мадемуазель! — я открою частную школу верховой езды и стану учить людей этому древнейшему и благороднейшему занятию.

Он перевел взгляд на Викки, и глаза его сверкнули неподдельным восхищением:

— А вы бы не хотели взять у меня несколько уроков верховой езды? Я и в самом деле отличный учитель.

— Я начала ездить верхом, когда мне было четыре года… — сказала Викки. — А эти лошади — они все ваши?

— О нет. Только арабские скакуны. У нас с женой номер — конные трюки. Кстати, мы имеем большой успех! А вы, вероятно, та самая рыжеволосая дрессировщица, которая так хороша в номере с собаками? Насколько я знаю, ваш партнер не дотягивает до вас, ведь правда?

— Вообще-то нет, — ответила Викки, сразу почувствовав себя неуютно. — Просто у меня немножко больше терпения. Мне бы хотелось кое-что изменить в номере, но… В конце концов последнее слово здесь всегда остается за Джимом.

— Дурацкое положение, вы не находите? А почему же вы с ним не расстанетесь?

Викки помедлила. Что это — обычное любопытство или допрос с пристрастием?

— У нас с ним договоренность, — сказала она.

— Такая договоренность хороша, когда обе стороны довольны. И она может быть в два счета аннулирована. Достаточно вам под предлогом болезни не выйти на арену, и… — Француз сделал красноречивый жест, будто разрывая бумагу.

Викки, все больше ощущая себя не в своей тарелке, перевела разговор на арабских скакунов. Ее внимание привлек жеребец, глаза которого горели слишком безумно для цирковой лошади.

— О, это дьявол во плоти, — пояснил Маркус. — Его зовут Лоубой [7] От амер. lowboy — комод. — странное имя для лошади, не правда ли? Чертовски упрям, но, Господи, до чего же красив!

Конь, будто поняв, что речь идет о нем, бочком-бочком приблизился к ограде. Взглянув на Викки, он поднял хвост и заржал.

— Он что, сахар выпрашивает? — спросила Викки, развеселившись от такого приветствия.

— Вы его заинтересовали. Может быть, дело в ваших рыжих волосах?

— Лошади не различают цвета — по крайней мере, я об этом читала.

— Может быть. Откуда нам знать? Но вы ему понравились.

Викки протянула вперед руку, и мужчина предостерегающе крикнул:

— Осторожнее! Он вас укусит!

Но лошадь лишь фыркнула, обнюхав маленькую ладошку Викки. Викки дала лошади ткнуться носом в свои пальцы, а затем почесала лошадь за ухом. Лоубой раздул ноздри, закатил глаза и застучал копытом о землю.

— Вы очаровали этого чертяку. Готов поклясться, что он предлагает вам прокатиться.

— Серьезно? Я бы с удовольствием…

— Нет-нет! Не поддавайтесь обманчивому впечатлению. Это очень опасно. Мне — и то не всегда удается совладать с ним.

Викки хотела было заметить, что всю жизнь ездила верхом на норовистых лошадях, но сочла за лучшее промолчать. Она осталась смотреть, как Маркус отрабатывает с лошадьми трюки, раздумывая над тем, стоит ли объявить во всеуслышание, что она победитель самых престижных соревнований по конным видам спорта. В конце концов, подумала она, никто не запрещает мне приходить сюда — взглянуть на лошадей, дать какой-нибудь из них яблоко (какой именно, она уже знала).

С этого времени она каждую свободную минуту прибегала к загону и нередко задерживалась надолго. Мальчишки с конюшни, в большинстве своем еще моложе, чем Викки, привыкли к ее беседам с красавцем-скакуном и часто оставляли ее наедине с лошадью. Разумеется, после каждого такого визита она хорошенько мыла руки и лицо из пожарного крана. Хотя Джим не спрашивал о причинах ее отсутствия, она предпочитала лишний раз перестраховаться. Джим вообще почти не говорил с ней. Он, казалось, впал в глухую апатию, часто пропадал на целую ночь и на заре являлся без всяких объяснений. Викки подозревала, что он проводил время с другими женщинами, и в душе надеялась, что такое положение сохранится до того момента, когда она сможет уйти отсюда.

К счастью, Джим не проявлял к ней прежнего сексуального интереса. Правда, иногда она ловила на себе его мрачный взгляд, но с тех пор, как она покинула его постель, он не приставал к ней с ухаживаниями. Впрочем, если бы и пристал, она бы ему отказала, а если бы он продолжал проявлять настойчивость — собрала бы вещи и ушла куда глаза глядят. Пока этого не происходило, она еще могла как-то мириться со своим положением.

Она продолжала свои посиделки у Нэнси, всякий раз получая от них большое удовольствие. Изредка приходили другие женщины, и Викки старалась держаться с ними по-дружески. Разговоры крутились преимущественно вокруг погоды, темы крайне важной для всякого, причастного к цирковому бизнесу, и окрестных магазинов — где да что можно купить подешевле. Еще одной нескончаемой темой было рождение детей, распад тех или иных пар, появление новых артистов и уход старых.

Того, что в мире за пределами их городка жизнь стремительно менялась: кончилась война в Европе, из нацистских концлагерей освобождались узники, которые рассказывали леденящие душу ужасы о зверствах палачей; в Китае бушевала гражданская война, а Филиппины провозгласили свою независимость — для них как бы не существовало. Значение имели лишь сокращение норм на сахар и бензин и инфляция, съедавшая их и без того скудные заработки. «А чему тут удивляться? — подумала Викки. — Взять хотя бы деда: разве хоть раз во время своих политических спичей за обеденным столом он помянул о горестях униженных и оскорбленных?»