Лоретта Чейз - Не искушай меня

– Он забияка, как я и думала, – сказала Зоя после того, как последняя из штата, посудомойка покинула кабинет.

– Я так не думал, – сказал Марчмонт. – Я не замечал никаких изъянов. Понятия не имел, что остальные служащие живут в страхе перед ним. Даже если бы я заметил, то подумал бы, что так и должно быть. Но страх и уважение далеко не одно и то же. Господи, Зоя, что за неразбериха!

Он встал, подошёл к камину и посмотрел в огонь, держа руки за спиной. Так часто стоял её отец, когда размышлял, глядя в огонь.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Ты доверял этим людям, и они предали тебя.

Марчмонт покачал головой.

– Не каждый способен противостоять искушению. Если бы я выполнял свои обязанности, у них бы не возникло искушения. Я подал им дурной пример. Я не был хозяином дома. Кто-то должен был быть им. И так соблазнительно, обладая огромной властью, употребить её во зло. – Он повернулся к ней спиной. – Что бы произошло в таком случае в гареме? Головы с плеч?

Зоя кивнула:

– Никому бы не было дела до того, виновны они на самом деле или нет.

– Я знаю, что следует их всех – Харрисона, повариху, Дава, Данстан, Хоара – отдать под стражу и наказать. Но их повесят, и тогда я всегда буду думать о том, что если бы я вёл себя иначе, ничего из этого бы не случилось.

– Если у Харрисона и домоправительницы есть хоть капля здравого смысла, они уже покинули страну к этому времени, – сказала она. – Будет несправедливо, если они будут на свободе, а остальных повесят.

– Остальные равным образом виновны. Мы можем добавить к преступлению глупость, проявленную ими, когда они задержались в доме на минуту, после того, как ты открыла гроссбухи, – он всё ещё разглядывал тлеющие угли.

– Это не первый случай, когда служащие недооценивают мою настойчивость, – добавила Зоя. – Когда ты ночью вошёл в библиотеку и позвал меня в кровать, я очень хотела этого. Хотела, чтобы мы целовались и занимались любовью. Я не хотела продолжать рассматривать колонки цифр. Ты знаешь, никогда не любила арифметику.

– Я знаю.

– Но я как собака, ухватившаяся за кость. Как только я увидела, что что-то не так, это превратилось в вызов, найти, что именно не так, и как, и где. Точно так же было в гареме. Если бы я не была такой упрямой, я бы никогда не выбралась оттуда. Но я была настроена овладеть этим местом. И после того как я овладела им, когда время пришло, я нашла способ бежать.

– О, Зоя, – Люсьен повернулся к ней, но ей не требовалось читать по его лицу. Он слышала по мукам в его голосе. Зоя подошла к нему. Инстинктивно. Она обняла его, так как делала этим утром, потому что любила его – ничего с этим не поделать – и хотела видеть его счастливым.

Он заключил её в объятия, такие же, как сегодня утром, тёплые, сильные и обнадёживающие.

Марчмонт поцеловал Зою в макушку, и нежность этой ласки заставила сжаться её сердце.

– Твои родители никогда не оставляли надёжды, а я оставил, – проговорил он натянуто. – Я сдался, перестал верить в тебя, во всё. Ты не сдаёшься никогда.

– Я упрямая, – прошептала она, уткнувшись ему в грудь.

– Никогда не теряй веры в меня, Зоя Октавия. Никогда.

– Не потеряю, – ответила она.

И подумала: « Нет, не потеряю. Боюсь, что никогда не откажусь от тебя».

Всего лишь несколько недель назад герцог Марчмонт не утруждал себя даже выбором жилета.

Теперь в его руках находились жизнь и смерть его преступных служащих.

Он был обязан принять решение и принять его быстро. Дав, Хоар и повар были заперты в покоях Харрисона, под охраной целой армии лакеев и горничных.

Марчмонт хотел было искать совета у Лексхэма, но это походило на уход от ответственности.

Он хотел посоветоваться с Зоей, но это бы тоже было жульничеством.

Он выслал Осгуда и Зою из кабинета.

Он походил из угла в угол. Посмотрел в камин, как это обыкновенно делал Лексхэм, в надежде найти там ответы, как, казалось, удавалось находить Лексхэму. Угли давали свои обычные свет и жар, дым и пепел. Ответов они не предлагали.

Наконец, герцог вернулся к письменному столу, где были разложены различные уличающие документы. Он читал записи Харрисона. Читал книги Осгуда. Пролистывал журналы. Проверял расходы. Счета Осгуда содержали огромное множество ставок и пари. Проигрыши герцога в итоге равнялись сумме денег, украденных слугами, какой бы вопиющей она не была, если не превышали её.

Марчмонт не волновался о деньгах. До сегодняшнего дня. Вчера Зоя заговорила о семье, и ему было известно, что она подразумевала не сумасшедшую тётушку и нуждающихся родственников, которых он содержал, полностью или частично.

Она подразумевала детей, которых они оба надеялись родить.

Предположим, у них будет восьмеро, как у Лексхэма. Или больше. Король Георг и Королева Шарлотта произвели на свет пятнадцать детей. У четвёртого герцога Ричмонда было четырнадцать. У отца Уорчестера, шестого герцога Бофорта было десять.

Старший сын Марчмонта унаследует всё. Но герцогу придётся платить за воспитание и образование для всех остальных. Он так же обязан устроить младших сыновей, оплатить дочерям дебюты, свадьбы и соответствующие гардеробы. К тому же, его долг обеспечить их приданым.

Он не беспокоился о деньгах. Джентльмены о деньгах не беспокоятся.

Но джентльмен связан долгом заботы о своей семье, и семье были нужны деньги. Семье герцога требовались целые мешки денег. У Марчмонта было столько денег, что даже десятилетие хронических и усердных краж не привлекло ничьего внимания.

Он продолжал просматривать аккуратные записи Осгуда: несколько тысяч на обустройство лечебницы для глазных болезней. Подписка в Благотворительный фонд. Взнос Обществу глухих и немых, другой для нуждающихся слепых. Он жертвовал деньги раненым солдатам и морякам. Поддерживал фонды для вдов и сирот. Он давал деньги церквям, больницам и приютам.

Марчмонту приходилась сидеть на множестве обедов, посвящённых тому или иному виду благотворительности. Для него они были социальным обязательством, что-то вроде заседания в суде. Большинство его друзей посещали эти мероприятия. Они были не более чем очередными обедами, где требовалось выдержать большое количество выступлений.

В конце концов, он не истратил все свои деньги, как глупец или эгоист. Бедняги, запертые внизу, в комнате Харрисона, украли, в конечном счёте, не больше того, что он раздал или бездумно промотал.

Марчмонт думал о деньгах, выброшенных на роскошные обеды для приятелей, где он пил в непомерных количествах и декламировал Шекспира, как он имел обыкновение делать, будучи пьяным в дым.

«Я вижу, что ты приближаешься к тому состоянию, когда начинаешь цитировать Шекспира и валиться в камин», говорил ему Аддервуд на обеде, где Марчмонт был охвачен глупой ревностью к своим друзьям, проявившим интерес к Зое.