Барбара Картленд - Дар любви

— Откуда мне знать что-то о любви, мама?

Миссис Давдейл осталась довольна, и Евгения смогла отойти от нее.

Ужин удался на славу, но маркиз не спешил повторять его. Последующие несколько недель он был занят делами и предоставил своих гостей самим себе. Но это не испортило им удовольствия от жизни в огромном особняке.

Даже тетя Клорис начала поддаваться тем многочисленным соблазнам, которыми ее искушали в Бакбери-Эбби.

Тетушка оценила щедрость маркиза и вскоре присоединилась к миссис Давдейл, уговаривая Евгению ответить на его ухаживания. Основной стратегией пожилых дам было убедить упрямицу, что она многим обязана маркизу.

— Кто, по-твоему, оплатил платье, которое тебе шили для бала у Бескомбов? — спросила как-то тетя Клорис. — Бала, на который вы так и не попали, — добавила она.

— Вы, тетя Клорис, — с опаской ответила Евгения.

— Вот уж точно не я.

Евгения быстро повернулась к миссис Давдейл.

— Мама?

— И не я, дорогая, — покачала головой мать. — Я действительно продала свои драгоценности в Хаттон-гарден, но когда ты так решительно заявила, что никогда не простишь мне этого, я поняла, что их нужно вернуть. Поэтому я... написала маркизу и попросила его о помощи.

— Ты написала маркизу? — сдавленно повторила Евгения.

— Да, дорогая. Он выкупил мои драгоценности, а потом настоял на том, что сам оплатит наши наряды.

Евгения вспомнила тот случай на Грейвен-Хилл, когда она стала свидетельницей, как маркиз передал матери какой-то пакет. Все — услуги мадам Лефейн, веер, перчатки, ткань — все это было у нее благодаря вмешательству маркиза!

После такого открытия Евгения почувствовала себя несчастной. Она словно ощущала, как смыкаются вокруг нее щупальца богатства и власти.

Теперь компанию матери составляла тетя Клорис. Миссис Давдейл окрепла настолько, что могла ходить, опираясь на палку, и в погожие дни они с тетушкой сидели на открытой террасе и беседовали. Евгения была уверена, что они без устали плетут интриги, чтобы соединить ее с маркизом.

Из желания иметь наперсницу Евгения все чаще искала общества Бриджит. Она понимала, что непозволительно приближает к себе камеристку, но считала, что это цена, которую она должна платить за возможность хоть с кем-нибудь поговорить о Грэгоре.

Бриджит по-прежнему приводила Евгению в замешательство. Она то разжигала и подогревала интерес Евгении к художнику, то становилась угрюмой и категорически отказывалась говорить о нем.

— Зачем вам этот сумасшедший русский, мисс? — говорила она. — Маркиз — это настоящая находка!

Евгения хваталась руками за голову.

— Бриджит, пожалуйста! Ты говоришь, как мои мама и тетя!

Бриджит хмуро теребила манжету.

— Так, может, они правы? Я бы не отказалась быть хозяйкой этого поместья.

В такие моменты Евгения чувствовала, что письмо на ее груди — эмблема единственного настоящего ее друга в целом мире. Оно, казалось, отзывалось на биение ее сердца и напоминало ей о существовании романтической страсти в противовес меркантильности и холодному расчету.

Евгения бережно хранила письмо Грэгора, но не осмеливалась ответить на него. Художник говорил о своей любви, но не о серьезных намерениях. В ее положении молодой незамужней девушки она могла только надеяться и ждать от него следующего шага. Однако никаких вестей о себе Грэгор больше не подавал. И тут в судьбе Евгении произошел очередной поворот.

После обильного ленча с мидиями тетушка Клорис почувствовала тошноту, и настроение у нее резко испортилось.

— Вот что бывает от роскоши, — ворчала она. — Она разрушает все внутренности.

— Но вы действительно перестарались с мидиями, — робко возразила миссис Давдейл.

— Вот именно, — фыркнула тетя Клорис. — Здесь весьма поощряется неумеренность! Я собираюсь вернуться домой — иначе я здесь умру. О, как мне плохо! Бриджит, помоги мне подняться. Я должна пойти и прилечь.

Около четырех часов появился маркиз. Он осведомился о здоровье тети Клорис, поскольку дворецкий сообщил ему о том, что пожилая леди заболела.

Миссис Давдейл трепетала от восторга из-за неожиданного посещения маркиза.

— О, как это мило с вашей стороны беспокоиться об этом. Она отдыхает. Я уверена, что к вечеру ей станет лучше. Вы непременно должны выпить с нами чаю — в последнее время мы так редко видим вас!

Маркиз отказался.

— Как я слышал, миссис Дьюитт подумывает вернуться домой? — заметил он.

Миссис Давдейл вдруг заволновалась. Она приняла замечание маркиза как скрытый намек на то, что всем его гостьям пора подумать о возвращении в Лондон.

— Я уверена, что она вовсе так не думает. Она так счастлива здесь! Впрочем, как и я! Честное слово... — Тут миссис Давдейл вынула большой носовой платок и прижала его к глазам. — Честное слово, я нигде не буду так счастлива, как в Бакбери. Мысль о том, что придется вернуться в холодный дом на Крейвен-Хилл, приводит меня в ужас — в совершеннейший ужас!

— Мама, пожалуйста, не говори так, — тихо попросила Евгения.

— Я не могу скрывать свои чувства, — всхлипнула миссис Давдейл. — Почему судьба так несправедлива ко мне?

Маркиз серьезно посмотрел на нее.

— Поверьте, миссис Давдейл, может быть, судьба вовсе не так несправедлива к вам, как вам кажется. А теперь прошу меня простить за столь короткий визит, но у меня есть дела.

Его ответ был настолько загадочным, что после того, как за хозяином закрылась дверь, миссис Давдейл и Евгения потрясенно уставились друг на друга.

На следующее утро, когда Евгения завтракала у себя в комнате, ей сообщили, что маркиз распорядился, чтобы в десять часов она была готова поехать вместе с ним на прогулку верхом. Ее задел безапелляционный тон приказа. Но в то же время она была заинтригована — маркиз никогда прежде не позволял себе подобного тона по отношению к ней. Однако она чувствовала, что отказаться будет неприлично.

Итак, в десять часов она предстала перед маркизом. К парадному крыльцу подвели двух лошадей. Лакей помог ей сесть в седло, и они отправились в путь. Маркиз, казалось, собрался не просто прокатиться. Он целенаправленно ехал впереди по парку, к реке. Когда он направил лошадь к деревянному мосту, Евгения вдруг почувствовала, как сердце ее сжалось. Неужели он снова направляется к руинам «Парагона»? Это так жестоко с его стороны!

— Милорд! — позвала она, но ее слова, как невесомые семена, отнесло в сторону сильным ветром.

Однако в глубине леса ветер потерял свою силу. Только верхушки деревьев гнулись и раскачивались под его порывами.

— Милорд, я хотела бы вернуться, — попросила Евгения, но маркиз не отреагировал на ее слова.

Перед выездом на поляну маркиз остановил лошадь, и Евгения позади него сделала то же самое.