Констанс Йорк - Воскреснуть и любить

— Подождем еще пять минут, — сказал он, не оборачиваясь. — Потом начнем.

Она сочла за благо не спорить.

— Можно передать Гидеону, чтобы начинал?

Энтони пришлось посмотреть ей в глаза. Кэрол была во всем черном. Траур только добавлял ей загадочности и привлекательности.

— Сядьте рядом с Огастой и Робертом. Хватит и того, что вы все-таки пришли, — вполголоса промолвил он. — Не выставляйте себя на всеобщее обозрение.

Кэрол всмотрелась в лицо Энтони. В нем не было упрека, только смутное беспокойство.

— Со мной все в порядке, — заверила она. — Не волнуйтесь, все будет хорошо.

— Пожалуйста, идите и сядьте.

Она смерила охранников взглядом, и в эту минуту на пороге показались молодые люди в темных пальто с разрезом и в охотничьих каскетках. Возглавлял шеренгу Джеймс.

— Иисусе, — тихо выдохнула Кэрол. Это было самой длинной молитвой из всех, которые она когда-либо произносила.

Священник обернулся и шагнул вперед, прикрывая собой вход.

— Рад, что вы пришли, — произнес он.

— Думаете, мы здесь потому, что вы попросили? — спросил вожак. — Мы здесь из-за Глории. Вот и все.

— Она была бы довольна.

Джеймс сделал шаг вперед, но Энтони преградил ему путь.

— Никаких пистолетов, — сказал он. — Никакого оружия. Это обитель Господа.

— Считаете себя Божьим гласом?

— Нет. Я никогда не утверждал этого.

Парень сложил руки на груди. Само высокомерие и вызов.

— А кто придумал это правило, падре? Не ваш ли Бог?

— Я сам. По просьбе Глории.

— И вы собираетесь остановить меня?

Кэрол услышала, как среди дружков по шайке, оставшихся на тротуаре, пробежал смешок. Со своего места она разыскивала взглядом Кентавра, но не могла найти. Должно быть, тот был где-то сзади.

— Я не смогу остановить всех, — сказал Энтони. — Сам знаешь. Тут вас две дюжины, а нас только двое. Я верю тебе, Джеймс, тебе и твоей искренности. Ты пришел, чтобы почтить Глорию Макуэн, а не оскорбить ее. Переступи этот порог с пистолетом или ножом, и она будет опозорена.

— У нас нет оружия. — Джеймс распахнул пальто. Остальные последовали его примеру. — Будете обыскивать нас, падре?

— Это бы опозорило тебя, — пастор шагнул в сторону. — Я верю и так. Добро пожаловать.

— Энтони… — Кэрол рванулась вперед. Она не могла поверить, что защитник добра положился на честное слово бандита.

Святой отец обернулся. В его глазах вспыхнул лютый гнев, и она поняла, насколько забылась. Но не признаваться же, что ее обуял страх, заставивший раскрыть рот. Не скажешь ведь, что от предчувствия неминуемой катастрофы у нее внутри все свело и сжалось горло.

Но она ничего не могла поделать. Оставалось только одно: продемонстрировать свою поддержку.

— Энтони, ты, конечно, показал им, где лежит книга посетителей? — Она обернулась к Джеймсу. — Ее отошлют сестре Глории в Чикаго. Старуха не смогла приехать.

Парень прищурился, а затем пожал плечами. Девушка отвернулась лишь тогда, когда увидела, что Энтони по-прежнему гневно смотрит на нее.

Кэрол медленно пробиралась на свое место, ожидая, что за спиной вот-вот грянет выстрел. Раздался скрип — все сидевшие повернули головы: «Мустанги» занимали свободные места.

Гидеон заиграл вступление. В музыке, которую заранее выбрала живая, а ныне отпеваемая, не слышалось ничего траурного. Подбор псалмов был такой же жизнерадостный, как улыбка Глории, но когда псалмы закончились, в церкви все еще чувствовалась напряженность. Кэрол закрыла глаза, по-прежнему ощущая скопившиеся в воздухе злобу и подозрительность. Достаточно случайной искры недоверия, чтобы в маленькой обители Господа вспыхнул огонь ненависти.

— Давайте помолимся. — Энтони склонил голову. Кэрол заставила себя последовать его примеру, хотя и сомневалась, что все отзовутся на этот призыв.

— Мы пришли сюда, чтобы почтить память женщины, которая посвятила себя служению этому городу, а значит, и каждому из нас. Все мы скорбим о кончине Глории Макуэн и славим этим именем жизнь прекрасной женщины. Позвольте напомнить: нас призвали в храм, чтобы выслушать ее последние слова. Слова, которые мы можем не пожелать принять к сведению. О Боже, пошли нам мужества внять этим словам с чистой душой и открытым сердцем. Аминь.

Кэрол была изумлена краткостью проповеди. Она пыталась сравнить ее с прежними назиданиями Энтони, однако не могла сделать этого. Как ни старалась, не вспомнила даже их содержание, не то что немногословие. Казалось, проповедник сознательно сократил молитву до предела, взывая к помощи Господа.

Эти слова открыли панихиду. Несколько близких друзей усопшей прочитали псалмы. Еще несколько вспомнили о том, какую роль Глория Макуэн сыграла в их судьбе и каким образом изменила к лучшему жизнь других людей. Дань памяти отдали покойной отцы города. Исполнили две самые любимые песни славной женщины.

А затем настала очередь для панегирика.

Как всегда, Энтони при первой возможности покинул кафедру, спустился в проход и остановился посреди церковного зала. «Стайные» и «Мустанги» сгруппировались по противоположным сторонам. Если бы они встали, обернулись друг к другу и поклонились, эта сцена была бы как две капли воды похожа на начало зловещего менуэта. Но когда между ними появился проповедник, они тут же превратились из вспыльчивых злодеев, не дорожащих ни чьей жизнью, в кроткую паству.

— Глория просила меня обойтись без славословий в ее адрес, — начал он. — Она прожила жизнь, достойную хвалы, исключительную жизнь, но я, как и большинство присутствующих здесь, никогда не дерзнул бы ослушаться ее. Поэтому я не буду читать ей панегирик, а вместо этого точно исполню волю женщины.

Энтони сунул большие пальцы в карманы. Он был в подобающем облачении, но ничем не напоминал священника. Кисти сжаты в кулаки, уголки рта скорбно опущены, глаза сверкали неземным светом.

— Заупокойная служба окончится, когда тело с почетом вынесут из церкви и водрузят на ожидающий у входа катафалк. Затем состоится краткая церемония на кладбище. В свои последние минуты Глория назвала имена тех, кто будет нести ее гроб. Не могу выразить, как я благодарен, что все доверенные пришли сюда. Не сомневаюсь, что, когда назову их имена, они встанут, подойдут к гробу и помогут вынести его.

У Кэрол бешено заколотилось сердце. Она поняла, что будет дальше. Глория — да упокой Господь ее безгрешную душу — устроила напоследок хороший спектакль.

Энтони оглядел церковь и заговорил вновь:

— Глория назвала имена шести молодых людей, которых она особенно любила. Она не обращала внимания ни на цвет кожи, ни на все остальные несущественные различия, которые мешают нам уважать и любить друг друга. Женщина выбрала тех, кто, как она считала, однажды заменят ее в списке лидеров этого города. Она верила, что каждый из них поможет превратить Кейвтаун из юдоли отчаяния в обитель надежды.