Элоиза Джеймс - Настоящая англичанка

— Я не предлагаю тебе бренди.

— Не в том смысле. Я не вылетаю из-за углов с поводьями, летящими по ветру. Я не ставлю своё состояние на бросок игральных костей. Я не… — слова внезапно застряли у него в горле.

Эмма медленно, задумчиво подняла ногу, наблюдая, как свет, падающий сквозь розовый шёлк, делает её кожу ещё более кремовой. Но когда она посмотрела на Керра, он глядел не на розовые тени от танцующего шёлка, но на завитки между её ног.

— Ах, хорошо, — произнесла она, снова возвращаясь к французскому акценту, словно никогда его не теряла. — Так устроен мир, нет? Мне придётся найти кого-нибудь другого для моего последнего романа перед тем, как выйти замуж за того бюргера.

— Кого-то другого? — сказал граф.

— Да, разумеется, — ответила она ему, отворачиваясь от него и наклоняясь, чтобы подобрать свой корсаж. Он оказался таким тяжёлым, что она мгновение постояла, согнувшись, чтобы отыскать рукава, прежде чем оторвать его от пола.

И тогда она ощутила тяжёлые, тёплые изгибы тела, прильнувшего к её формам. На миг она застыла. Гил был одет, и ощущение его льняной сорочки на её спине, более грубой шерсти его брюк на её ягодицах…

Её сердце забилось неровно, как если бы лошадь сорвалась с привязи и понеслась в леса.

Крупные руки прошлись сквозь её волосы, отбрасывая их назад, ей за голову, так что они упали на пол. Тело Керра оставалось неподвижным, удерживая её склоненной, пойманной в ловушку его весом, его телом, ощущением его.

— Ты консервативный джентльмен, — напомнила Эмма с небольшой дрожью в голосе.

Он слегка подтолкнул её сзади, и она почти свалилась на пол от волны слабости в коленках.

— Даже консервативные мужчины иногда теряют рассудок, — пророкотал он ей в ухо. Его пальцы перестали перебирать её волосы, и теперь они бродили самым опасным образом, нежно скользя вдоль шеи, позволяя ей распрямиться и в то же время двигаясь к её груди, прижимая стройное нагое тело к своему одетому туловищу.

На какое-то время Эмма задумалась о том, как они должны смотреться с той стороны экрана, в дымке розового, её белое тело рядом с его чёрной одеждой, её стройность рядом с его мускулистостью, её ураган рыжих волос рядом с его буйным водопадом цыганских волос.

Кажется, деревенские женщины были правы насчёт голых женщин, в конечном счёте. Просто джентльмену требуется больше времени, чтобы избавиться от остатков своего контроля.

У неё перехватило дыхание, когда Гил обхватил ладонью её грудь, потирая сосок и заставляя её сжать зубы, чтобы не застонать вслух.

— Скажи, — потребовал он. Керр держал её изогнувшейся, спиной к нему, одна рука на её груди, вторая скользила по корсету, дразнящими движениями поглаживая кромку низа, опускаясь всё ниже. Его губы терзали её шею, и губы Эммы раскрылись, когда он большим пальцем провёл по её соску, заставив её извиваться на нём, непонимающую, неуверенную, но …

— Сказать, — выдохнула она. — Что я должна сказать?

— Тот звук, который ты только что издала, тот, который ты издавала в карете, когда пыталась меня соблазнить.

Эмма вздохнула, пытаясь набрать воздуха в лёгкие. Его рука медленно переместилась ближе, вниз. Он, конечно же, не собирается… Его палец погрузился в её сладкое местечко одновременно с грубоватым движением большого пальца второй руки на её груди. Эмма издала не хриплый чувственный стон, а писк.

Ей всё равно. Всё равно . Голова Эммы откинулась назад, ему на плечо, и она позволила Гилу делать, всё, что он пожелает, удерживая её руками на месте, губами лаская её щёки, уголок губ, изгиб горла, пока его руки творили чудеса. Она едва обратила внимания на то, что он раздвинул ей ноги, когда его руки задвигались в более частом и уверенном ритме, когда стало ясно, что не в одном пьянстве он проводил дни в Париже. Керр определённо научился там некоторым важным вещам.

— Конечно, — шепнул он ей на ухо, — я бы никогда не стал делать ничего подобного с английской леди по рождению и воспитанию. Но ты француженка. В Париже я узнал, что французские женщины ужасно требовательны.

— Да, — с трудом выдохнула она.

Он снова стал вращать и тереть большим пальцем.

— Должным образом воспитанная англичанка ни за что бы не позволила, что бы с ней занимались такими безнравственными вещами, — проговорил он нечестивым тоном.

Ему не стоит так акцентировать сей факт, смутно подумалось Эмме. Но то, что он делал, заставило её выгнуться дугой снова, задыхаясь и умоляя о чём-то, что мог только он…

— Я бы за секунду угадал в тебе парижанку. Потому что если я прикоснусь к английской леди вот так, — Керр подушечкой пальца потёр её сосок и потянул за него, — она закричит от возмущения.

Эмма больше не обращала внимания на его глупость. Вместо этого она выгнулась навстречу его ладони и позволила своим стонам вырываться из своего горла прямо к потолочным балкам. Пока его рука не остановилась.

Это было ошибкой с его стороны. Что-то должно было случиться, что-то поистине бесценное. Оно ощущалось как разворачивающаяся огненная буря, которая поднималась всё выше, с каждым…

— Какого чёрта ты делаешь? — сердито спросила она на старом добром англо-саксонском языке.

Его голос тоже казался ниже обычного, но не то чтобы этот факт мог её успокоить.

— Я подумал, тебе может быть трудно, — сказал Гил, — стоять всё время.

Эмма вырвалась и повернулась к нему, уперев руки в бёдра, с прищуренными глазами. Она неожиданно вспомнила, что это её будущий муж и ему необходимо дать несколько уроков, прежде чем она примет от него его кольцо, его ребёнка и всё остальное.

Её корсет немного давил, поэтому она взяла паузу, чтобы собраться с мыслями, пока развязывала верхний бант. Он наблюдал за ней так пристально, как только может мужчина, и она неспешно занялась шнуровкой, одновременно массируя свои бедные груди. Кто знает, как тяжело им было вздыматься вверх в воздухе таким образом на протяжении целых часов, превращённым в выставку для всякого лупоглазого мужчины на мили вокруг. Наконец, она потуже затянула тесёмки своей маски, что заставило её груди подняться самым привлекательным образом.

Затем, когда Эмма решила, что Керр достаточно наказан — а она заметила, что он, кажется, дышит с большим трудом — она отвернулась от него и наклонилась, чтобы расстелить на полу свою ротонду. Услышав его шаги, она выпрямилась и властно произнесла:

— Не двигайся.

Гил остановился, его глаза метали искры в её сторону.

Эмма была рождена и воспитана как леди, поэтому она без спешки улеглась и расположила свое тело на ротонде цвета бронзы, удостоверившись, что её волосы показаны в наилучшем виде.

— Теперь, — проговорила она, — вернувшись взглядом к мужчине, стоявшему над ней. — Позволь мне указать на то, что я француженка.