Томас Шерри - Ночные откровения

Вир намеревался добиться реакции, как бы далеко не пришлось зайти.

— Вы так считаете, сэр? — спросила мисс Эджертон, широко раскрыв глаза от восхищения, которого маркиз явно не заслуживал.

На мгновение Вир предположил — более того, понадеялся, — что девушка, должно быть, сама слабоумная. Вот только с лестью во взгляде она переусердствовала.

Мисс Эджертон пыталась подцепить его!

Нельзя сказать, чтобы такое не случалось и раньше. Маркиз был богат и знатен, и время от времени его пробовала прибрать к рукам та или иная девица-перестарок с пятью сезонами за плечами и отсутствием каких-либо перспектив. Но Виру — ни умному, ни глупому — не верилось, что его мечта во плоти примкнет к рядам лицемерок.

— Ну как же, ведь в «Изведении Святого Петра» есть и ангел, и мужчина, — не унимался он.

Девушка на мгновение оглянулась, затем повернулась к маркизу и радостно подтвердила:

— Да, и здесь тоже есть.

О, у нее получалось. Замечательно получалось. Будь маркиз на самом деле идиотом, он был бы в восторге.

А разве сегодня вечером он не был идиотом? Одна улыбка — и Вир уже готов был клясться в вечной любви.

Как он мог оказаться таким глупцом? Почему так поспешно объединил эту притворщицу, знакомую ему не дольше пяти минут, с бесхитростной девушкой своих сокровенных грез? Они не тождественны — и никогда не были.

Мисс Эджертон взглянула на маркиза и опять улыбнулась сияющей улыбкой, которая могла бы послужить настольной лампой самому Господу Богу. И Вир снова почувствовал, как его к самым небесам поднимает волна удовольствия, ликования, опьяняющей радости… А в следующую секунду рухнул в бездну разочарования.

Какая-то по-детски нелогичная и доверчивая часть его души не принимала, что эта барышня — умелая и расчетливая актриса, а продолжала видеть только волшебную улыбку, прежде дарившую счастье.

— Может, расскажете мне что-нибудь еще о ваших друзьях Эджертонах? — ласково спросила она.

Маркиз пришел в бешенство от льстивого вопроса — ее вопроса, ее улыбки и собственной дурацкой неспособности отделить реальность от иллюзий. Вир никогда прежде не издевался над женщинами, пытавшимися заполучить его: они и без того были болезненно робкими, говорили невпопад и конфузились на каждом шагу. Но мисс Эджертон… лощеная, уверенная в себе, коварная мисс Эджертон не заслуживала его снисхождения.

Вир слегка подался вперед.

— Что ж, охотно, — откликнулся он. — Я могу рассказывать о них часами.

И действительно, часами — нет, скорее, сутками. Даже неделями. Элиссанда ощущала, как, тяжело ступая, мимо проходят годы, а ее лицо усыхает и покрывается морщинами.

Эджертоны из Абингдона, Браунлоу-Эджертоны из соседнего графства, Эджертоны-Фезерстоунхогсы из следующего за ним графства и Фезерстоунхогсы-Браунлоу из графства через одно… Семейство во все стороны раскинуло многочисленные ветви и ответвления, а лорд Вир был тесно знаком с каждым листиком на этом пышном древе.

Во всяком случае, он так полагал.

По мере прослеживания маркизом родословной этой семьи каждый персонаж при повторном упоминании разительно менялся. Дочери превращались в сыновей; сыновья становились внуками; супружеская пара с двенадцатью отпрысками вдруг оказывалась бездетной. Женщины, никогда не бывшие замужем, далее описывались как вдовы. Один и тот же мальчик родился дважды в разное время, а затем умер: раз в Лондоне, второй в Глазго, и, словно этого не было достаточно, еще и третий раз — в Испании, пятью годами позже.

А Элиссанда все еще пыталась отрицать очевидное.

Появление маркиза в дверях гостиной привело ее в восторг. Он был не только красивым, он был рослым. До этого момента Элиссанда и не подозревала, что для нее в мужчине существенен размер: маркиз явился абсолютным воплощением ее рыцаря, ее защитника, ее крепости.

Похоже, он почувствовал какой-то отклик, когда остановился на полпути, впервые увидев ее. А потом, все время, пока они находились в гостиной, маркиз смотрел на Элиссанду так, словно она была для него воздухом, живительной влагой и поэзией…

И вечернее высаживание тетушки Рейчел оказалось плодотворным! Элиссанда и пожелать не могла более благоприятного предзнаменования. Девушка явилась к ужину, трепеща от радостного возбуждения, в ушах звенели колокола судьбы.

Вблизи маркиз был столь же прекрасен, как и в отдалении: безукоризненные черты, не тяжеловесные, но и не чересчур утонченные. Его красивые голубые глаза при свете свечей казались синими. А губы — Господи, его губы приводили Элиссанду в смятение, причину которого она не посмела бы выразить вслух.

Пока они не сели за стол, и этот рот не начал извергать слова… Чем дольше мужчина говорил, тем меньше становилось смысла в его речах. И чем сильнее Элиссанда огорчалась, тем более заинтересованный вид она принимала и тем ослепительнее улыбалась — от выработанной годами привычки невозможно отказаться в одночасье.

Он был ее надеждой, ее шансом. Девушке отчаянно хотелось, чтобы беседа наладилась, чтобы глупые промахи маркиза оказались следствием временной нервозности. Но просьба побольше рассказать об Эджертонах оказалась ужасной ошибкой с ее стороны. Элиссанда полагала, что разговор о хорошо знакомых и симпатичных лорду Виру людях может помочь. Он же вместо забавных семейных историй разразился тошнотворным путаным перечислением рождений, браков и смертей.

Но девушка продолжала надеяться, что все наладится, до тех пор, пока Лайонел Вулсли Эджертон не отдал богу душу в третий раз. Вслед за несчастным и ее надежды также испустили дух.

Элиссанда улыбнулась маркизу. А почему бы и нет? Что еще ей оставалось делать?

— А я называл девиз Эджертонов? — подергал кончик носа Вир после секундной паузы.

— Кажется, нет.

— «Pedicabo ego vos et irrumabo» [10] «Pedicabo ego vos et irrumabo» — нецензурное выражение на латыни, смысл которого автор нам открывает только в конце романа, и то очень деликатно. Это первая (она же последняя) строка знаменитого стихотворения под номером шестнадцать римского поэта первого века до нашей эры Гая Валерия Катулла. .

Сидевший по другую руку от Элиссанды лорд Фредерик поперхнулся и зашелся давящим кашлем.

Как ни в чем не бывало, маркиз поднялся, подошел к брату и несколько раз гулко стукнул того между лопаток. Раскрасневшийся лорд Фредерик пробормотал слова благодарности, и Вир неторопливо вернулся на место.

— «Мы тоже пускали стрелы» [11] «Мы тоже пускали стрелы» (англ. We too have scattered arrows.) — девиз семейства Родон-Гастингс (Rawdon-Hastings). Самый известный его представитель — Фрэнсис Родон-Гастингс, 1-ый маркиз Гастингс (1754–1826), британский политик и военачальник. Принимал участие в войне с английскими колониями (Война за независимость США). Был близким другом принца-регента, благодаря чему в 1813 году стал вице-губернатором Индии, а в 1824 году был назначен генерал-губернатором Мальты. . Их девиз ведь это означает — да, Фредди?